Мы в дальней разлуке - [3]

— Это тебе надо, старик? — сказал князь, мысленно чертыхнувшись про себя. — Зачем пришел?

— Так ведь, госпоже плохо. В беспамятстве она, а как очнулась, с ней истерика случилась. Просють подойти. — пустился в объяснения дворник, а, получив в руку увесистую пачку банкнот, вообще запрятал свою совесть и свисток подальше. — Там внучка моя возле нее, присматривают.

Расторопный Штоц, еще не понимая, что на уме у шефа, тем не менее принялся распоряжаться:

— Быстро, за руки-ноги взяли и хозяина, и слугу спустили в гостиную. Мы будем внизу.

Пока помощники и Ахмет принялись деятельно хлопотать над трупами, князь и барон спустились вниз, чтобы выразить соболезнование госпоже Воиновой и заодно истолковать все случившиеся в выгодном для себя свете.

Утешать Екатерину Михайловну пришлось долго. Она, уже не таясь, рыдала на груди фон Штоца, а любовник нежно поглаживал ее по спине. В версии, которую ей изложили, Наталка ранила князя и заколола отца, после чего скрылась. Напирая на материнские чувства, Воинову без труда удалось уговорить свалить вину за убийства на Александра Олеговича.

— Catherine, ведь мертвому все равно не поможешь, зато дочка останется невиновной. — лицемерно заявил герр Штоц.

Екатерине же казалось, что Штоц рассуждает участливо и заботливо, особенно она млела от его немецкого произношения ее имени: «Catherine». Она согласилась.

В это время со второго этажа дома послышался рык отчаяния:

— Шайсэ[2]!

Фон Штоц оставил любовницу, вверив ее попечению внучке дворника, молодой и весьма привлекательной особы, и поспешил к шефу, который незадолго до этого, видя что уговоры Воиновой продвигаются успешно, вновь поднялся в кабинет. Он застал князя, в изнеможении сидящего на диване, причем рана в боку, похоже, открылась — сорочка на месте ранения была мокрой от крови.

— Что случилось, князь?

Кронберг вместо ответа дрожащей рукой показал на середину комнаты. Меч исчез! Вместе с мечом пропали тетрадь и мешок с монетами. Лишь Наташино домашнее платье сиротливо лежало на полу.

Князю становилось все хуже, и с этой минуты инициатива перешла в руки барона.

— Эй, аршгайге[3]! — гаркнул он. — А ну, быстро переверните мне все верх дном, шайс драуф[4] как вы это сделаете, но отыщите девчонку.

Поиск ожидаемо ничего не дал. Тем временем фон Штоц наскоро перевязал князя и задумался. Взгляд его упал на коллекцию оружия, он встал, подошел к стене и принялся внимательно осматривать каждый экземпляр. Кронберг, лежа на диване, пристально смотрел на действия барона. Тот же взяв один меч, другой, третий, наконец, остановился на одном замечательном экземпляре арабской работы.

— Вы уверены? — спросил князь.

— Конечно! Смотрите, чем Вам не Меч Тамералана?

— Вы отдаете себе отчет, какой тайной мы будем с Вами связаны? — дождавшись утверждающего кивка от барона, князь продолжил. — И, надеюсь, понимаете, что ждет того, кто вздумает предать факт подмены огласке.

— Заверяю Вас в своей преданности, князь. Подмены никто и не заметит, ведь никто не знает в точности, каков он, Меч. Ничего не мешает Вам утверждать, что у Вас существует с ним связь.

— Действительно, чем не выход? — согласился Кронберг, окончательно пришедший в себя. — Вот только…. — прервав недосказанную мысль, он резво, несмотря на ноющую рану, вскочил с дивана. — Пошли!

В гостиной они застали такую картину: на кресле с влажным платком на лбу сидела Catherine, рядом на стуле дежурила ахметова внучка, сам дворник молча и скорбно стоял возле трупов, сложенных на стульях возле входа, батюшка, пропустивший все события, храпел в углу, а помощники курили на улице.

Решив, что действовать надо быстро, они пригласили дворника в кабинет и завели с ним доверительную беседу, не забыв угостить заморский сигарой:

— Дружище, ваша внучка такая милая, расскажите о ней.

Старик, как и все дедушки гордящийся своим отпрыском, принялся с охотой рассказывать, что внучке Айгуль уже семнадцать лет, хвастался ее успехами в учебе, вот только о родителях упомянул вскользь и мимоходом. Однако немцы настаивали, и Ахмету пришлось признаться, что его дочь была гулящей девкой и понесла невесть от кого, хотя сама утверждала, что отцом дочери был гвардейский офицер. Предложение, которое сделали члены Братства Звезды, поначалу его очень смутило. Однако цена вопроса показалась подходящей, и согласие деда было получено.

Они спустились обратно в гостиную, и Ахмет без лишних церемоний подозвал девушку:

— Айгуль, ты выходишь замуж за этого господина. — он указал своим кривым пальцем на князя Кронберга, а тот при этом изобразил вежливый кивок. — Так будет лучше для тебя и для всех.

— Яхши, бабай[5]! — девушка в знак покорности склонила голову, опустила глаза и только ее ресницы часто-часто подрагивали.

— Завтра крестишься, по православному обряду. — добавил Ахмет.

Девушка в испуге посмотрела на своего деда. Князь, решив разрядить ситуацию, подошел к своей невесте, взял ее руку и поцеловал со всевозможной учтивостью:

— Так надо, Айгуль! — тихо сказал он. — Я — лютеранин и моя вера признает браки с православными. Завтра наречем тебя при крещении Наташей.

«А она хороша! — думал князь. — Конечно, не та чертовка, но все же». Пусть и руки погрубее и черта лица не столь точеные. А то, что чернявая, то и настоящая Наташа не была белявкой, и смуглые обе, и девичьей юностью пахнет от обеих. Настроение стало улучшаться, и князь пошел к углу комнаты, где ни о чем не подозревая, спал попик: