Мы, утонувшие - [186]

Занятые борьбой за выживание, они не следили за горизонтом. А теперь наконец подняли голову и заметили вдалеке еще один застрявший во льдах корабль, жутко потрепанную шхуну со сломанной грот-мачтой и висящим рангоутом.

Дрейман принес бинокль и направил его на терпящее бедствие судно. В молчании пытался разглядеть на носовой части название.

— Черт возьми, это «Анна-Мария».

— Есть кто-нибудь живой?

Голос Баера был исполнен надежды. Кнуд Эрик стоял рядом. Сердце его забилось: он подумал о Вильгельме.

— Я никого не вижу.

— Дай сюда.

Баер нетерпеливым движением выхватил бинокль и принялся изучать ледяное пространство.

— Может, у меня что с глазами, а? — воскликнул он. — Пингвины ведь на Южном полюсе водятся?

— Да, — ответил Дрейман, — пингвины, они на Южном. В этих краях пингвинов нет.

— Я так и думал. Можете считать меня психом, если угодно. Но на льду перед «Анной-Марией» стоит королевский пингвин.

Бинокль пошел по кругу. И правда, перед разбитой шхуной, посреди белой ледяной пустыни, покачиваясь стоял королевский пингвин.

— Он идет сюда, — произнес Кнуд Эрик.

Все сгрудились у борта. Пингвин медленно приближался странной пингвиньей походкой, волоча ноги и переваливаясь, словно тащил тяжелую ношу.

— Тебя ждет ужасное разочарование, малыш, — произнес Дрейман. — Жратвы не будет, самим мало. Ни крошки не получишь.

Кнуд Эрик молча щурил глаза и, казалось, не слышал того, что говорится вокруг.

— Это не пингвин, — произнес он.

Дрейман снова поднес бинокль к глазам:

— Парень прав! Ежели это пингвин, то изрядно состарившийся и седой.

Он почесал голову под фуражкой:

— Бог знает что это такое.

— У пингвинов белая грудка, — сказал Альгот. Свои знания он почерпнул в Копенгагенском зоопарке.

— Это человек! — воскликнул Кнуд Эрик.

Одни прыжком он перемахнул через борт, со стуком приземлился и кинулся навстречу странному существу, невозмутимо продолжавшему свой тяжелый путь к кораблю. Баер крикнул, чтобы Кнуд Эрик вернулся, но тот не обращал внимания. Он несся со скоростью ветра. Теперь ему стало видно, что человек, которого они поначалу приняли за пингвина, одет в зимнее пальто до пят, полностью закрывающее ноги. Должно быть, на нем было много слоев одежды, поскольку пальто едва сходилось. Рукава торчали в стороны, как два плавника. Голова была обмотана платком, а огромная кепка натянута поверх подбитой мехом «эльсинорской» шапки, так что козырек практически скрывал лицо. Козырек-то они на расстоянии и приняли за клюв.

Кнуд Эрик был уже близко, человек в пальто попытался помахать руками — вверх-вниз — и снова стал похож на пингвина.

И вот они очутились друг напротив друга. Одежда скрывала лицо незнакомца. Он стоял неподвижно, как будто завод кончился и надо снова повернуть ключ. Кнуд Эрик снял с него кепку дрожащей то ли от нетерпения, то ли от страха перед тем, что скрывается за слоями одежды, рукой. Показалось маленькое лицо: щеки впалые, глаза ввалились. Кожа вся в красных прожилках от холода, видны обширные следы обморожения. Подбородок зарос превосходным пухом, не взрослой щетиной, конечно, но вполне уже можно назвать бородой, и борода эта покрыта изморозью, как и все остальное, в чем еще теплится жизнь.

— Кнуд Эрик, — сказало лицо.

— У тебя растет борода.

Глаза Кнуда Эрика наполнились слезами, и он так громко разрыдался, что даже сам удивился.

Вильгельм осторожно улыбнулся потрескавшимися губами. Глаза его закатились, и пингвинообразная фигура повалилась на лед.

Кнуд Эрик услышал, как сзади приближаются Рикард и Альгот. Им наконец-то удалось его догнать.

Сидя в каюте Баера, они смотрели на маленького человечка, лежащего на койке под кучей одеял и пледов. Вильгельм спокойно спал, осунувшееся лицо покоилось на белой подушке. Они ждали, когда он проснется.

Рикард и Альгот побывали на «Анне-Марии». Они нашли лежавших в своих каютах шкипера Эйвинда Хансена и штурмана Петера Эриксена, уроженцев Марсталя. Оба выглядели так, словно погрузились в смертельную спячку. Следов присутствия матросов не обнаружилось, и потому они решили, что всех смыло за борт до того, как корабль вмерз в лед. Шторм очистил палубу от фок- и грот-мачты. Команда попыталась соорудить мачту из деррик-крана, который крепко привязали к останкам фока-мачты. Подо льдом, покрывшим накренившийся корабль, такелаж сплетался с рангоутом и парусами. Остатки груза примерзли к бортам.

Дав отчет, Рикард и Альгот погрузились в молчание. Сидели, ежились, как будто мерзли, хотя в тесной каюте было натоплено.

Они сняли с потерявшего сознание Вильгельма всю одежду. Насчитали четыре слоя. Он, верно, был самым маленьким на борту, иначе ему не удалось бы столько на себя надеть.

— А как он срал-то? — задался вопросом Альгот.

— Вряд ли это было самой большой его проблемой. Скорее наоборот, найти бы, что в себя запихнуть. — Дрейман ткнул пальцем в сторону отощавшего мальчика: торчащие кости говорили сами за себя. — Вот одежду с него снимали, так представь, как будто открыл банку сардин и обнаружил там груду костей.

Они растерли тело Вильгельма ромом. Затем переодели его в чистое, завернули в плед и уложили в койку. По очереди дежурили. Он проспал около полутора суток. Кнуд Эрик от него не отходил, и Баер не возражал. Рикард и Альгот ушли поспать, Баер и Дрейман по очереди спали в каюте штурмана. Все правила послали к черту. Холод сблизил их, а изуродованный силуэт «Анны-Марии» на фоне серого неба постоянно напоминал о судьбе, что ожидает впереди, если не повезет.