Мы — советские люди - [48]

Ночью в болоте Оржеца, в шелестящих зарослях жёлтого, сухого камыша, лейтенант Шамриха сделал привал своему отряду. Он вынул из-за пазухи полотнище полкового знамени, завёрнутое в рубашку, развернул его при свете луны, прижал к сердцу скользкий шёлк и сказал товарищам торжественно и решительно:

— Пока мы, восемь солдат, держим в руках оружие, пока с нами это знамя, полк наш не побеждён. Он существует. Действует. Поклянёмся, товарищи, перед этим вот знаменем, что ни трусостью, ни малодушием не опозорим его, что оружия не сложим и, пока живы, пока хоть в одном из нас бьётся сердце, будем хранить это знамя и бить фашизм.

Лейтенант первым стал на колени, сказал: «Клянусь!» — и поцеловал уголок шёлкового полотнища. За ним проделали то же каждый из его товарищей. Потом Шамриха зашил полотнище в подкладку своей ватной куртки и сказал: «Пошли».

Так спешенные танкисты начали партизанскую войну. Может быть, кто-нибудь из оставшихся в живых участников этой партизанской группы теперь на досуге уже подсчитал, сколько было сожжено ими в эту осень немецких автомашин, сколько перехвачено транспортов, сколько побито врагов в степных засадах, сколько роздано населению или сожжено пшеницы из той, что подготовляли немецкие интенданты к вывозке нах фатерлянд. Тогда им было не до подсчётов, они действовали. Они воевали — и воевали умело: осторожные, быстрые, били всегда точно и безошибочно, всегда возникая внезапно в степи, так же внезапно и бесследно исчезая. И лучшей оценкой их деятельности была распространённая немецкой фельдкомендатурой в Полтаве инструкция «О борьбе с появившейся в Великокрынском, Кобеликском и Решетиловском районах советской десантной частью в танкистских шлемах, численностью до тысячи человек».

В этой инструкции немцам и их наймитам предписывались крайняя осторожность при передвижении по степи, запрещалось выезжать затемно и ездить колоннами меньше чем по пятнадцати машин, без конвоя, усиливалась ночная охрана комендатур, гарнизоны в сёлах сводились из сельских хат в общие помещения. Одновременно повсюду появились объявления: селянам сулились богатые премии и всяческие блага, если они помогут напасть на след советской «шайки в танкистских шлемах» или живым, либо мёртвым доставят в комендатуру хотя бы одного партизана-танкиста. Издалека, откуда-то из-под Тарноголя, были вызваны на Псёл части СС. По сёлам начались массовые облавы, слежки, аресты. Эскадроны конной полевой полиции шныряли по степи, обшаривали балки, лощины, зажигали сухие камышовые заросли.

Но хотя степи в этих местах голые, гладкие, как колено, а зимой, когда всё кругом ослепительно бело, можно заметить в них человека за несколько километров, «десантная часть в танкистских шлемах» была неуловима. Появились даже сообщения о том, что её для операции привозят на самолётах из советского тыла, с неведомых баз, а потом тем же путём увозят обратно.

Теперь, когда отшумела война в украинских степях, можно, конечно, выдать секрет партизанской неуловимости. Танкисты Шамрихи завели себе крепких друзей среди местного населения, и когда эсэсовский отряд и полевая полиция окружали село, партизаны и не думали бежать или прятаться, а оставались там же, где были, и занимались, кто слесарным делом, кто чеботарством, кто какой-нибудь другой мирной работёнкой. Они пережидали, пока облава кончалась и округа приходила в себя. Потом доставали из укромных мест шлемы и оружие, прощались со своими друзьями, в которых у них никогда не было недостатка, уходили подальше, — и опять, по степи, по занесённым снегом деревням, из уст в уста передавались вести о появлении советских частей, о внезапных налётах, пожарах, взрывах, казнях предателей. Действовали в этих краях и другие партизанские отряды. Напуганные оккупационные власти и их боевую работу приписывали таинственным танкистам.

Знамя танкисты хранили, как зеницу ока. Оно как бы сплачивало эту горстку отважных воинов, связывало их с родной армией, сражавшейся за сотни километров от них. Но они допустили оплошность. Они рассказали кое-кому из селян об этом знамени. Неведомым путём эта весть доползла до немцев. В комендатурах смекнули, что «неуловимая десантная часть в танкистских шлемах» имеет какую-то связь с этим знаменем. За захваченное военное знамя у немцев полагались железный крест перовой степени, повышение в следующий чин и месячный отпуск на родину. Всё это подтолкнуло немцев начать бешеные поиски.

После многих облав, арестов, допросов немецкому коменданту в местечке Решетиловка удалось напасть на след. Ночью эсэсовцы выследили Василия Шамриху, возвращавшегося из степи с операции. Вместе с ним были арестованы Шаповаленко, Якута, Лысенко. Их привезли в местечко, раздели донага, всю одежду вспороли, изрезали, искромсали на клочки. Знамени не нашлось. Тогда их стали пытать. Для этого комендант выдумал такой способ: воинов голыми привязали к столбам и начали обливать холодной водой.

Был январь, со степи дул острый северный ветер, от мороза трещал лёд в колодезном срубе.

— Где знамя? — спрашивали эсэсовцы.

Ледяные панцыри постепенно покрывали посиневшие, немеющие тела. Эсэсовцы лили и лили воду. Заживо танкисты превращались в ледяные статуи.