Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума - [9]

— Тогда зачем вы их взяли?

— Сын любит орехи.

— Я понимаю, но если нет денег, тогда не надо брать орехи.

— Так что, сын останется без орехов? Вы думаете, о чем вы говорите?!

— Вы взяли не только орехи. Вы взяли шоколад...

— Сын любит шоколад.

— О Господи! Вы взяли лососину, маслины, каперцы...

— Все правильно, я готовлю рыбную солянку.

— Вы не уплатили за лососину...

— Естественно, я и не собираюсь платить.

— Вы не заплатили за маслины и каперцы, хотя они стоят копейки.

— Я же вам человеческим языком объясняю — у меня нет денег.

— Если нет денег, не надо было их брать, — с безнадежными нотками повторяет менеджер.

— Он, что, тупой? — обращается к толпе в супермаркете. — Ты что, тупой? Ну, ты думаешь? Как же можно приготовить солянку без маслин и каперцев?! Какие же все-таки американцы тупые!

— Надо или заплатить за продукты, или оставить их в супермаркете, — делает последнюю попытку менеджер.

Мой знакомый некоторое время молча смотрит на нахала-менеджера, не в силах поверить в происходящее, и восклицает:

— Да если бы я знал, что здесь такой бардак, я вообще мог остаться в Европе!

Отодвигает менеджера в сторону и удаляется, дыша благородным негодованием.

Со временем супермаркеты смирились с его существованием и стали воспринимать его, как неизбежное зло — что-то вроде местного дракона, который, к счастью, берет только натуральный оброк. Единственное, каждый супермаркет пытался сплавить его своим конкурентам.

Встречаю его на улице. Страшная жара, градусов под 40, а он в костюме.

Слушай, — говорю я ему, — чего ты в такую жару одел пиджак?

— Ой, — спохватился он, — хорошо, что напомнил.

Снимает пиджак, в брюках вокруг пояса лежат рыба, языки, шоколад, пакеты с орехами, естественно - сын любит. Похожий патронташ имел в Гражданскую войну матрос-партизан Железняк.

- А где телятина? — спрашиваю. — Ты же любишь телятину.

— А, — отвечает он, — я, как только зашел, ко мне подошел менеджер и сказал, что в супермаркет на Кресчент сегодня завезли свежую телячью вырезку; я к ним попозже заскочу.

Мой знакомый Игорь закрыл в Шипсхед-Бее ресторан "Стейк Чарли". Нет-нет, закрыл его не в смысле — снял на вечер только для своей компании; он его закрыл в буквальном смысле. Напомню — в «Стейк Чарли» вы заказываете одно блюдо, обычно стейк, и можете в неограниченном количестве есть всевозможные салаты, креветки и пить вино и пиво. Надо сказать, что и в обычных условиях по сравнению Игорем Гаргантюа и Пантагрюэль сидели на строжайшей диете, а на халяву... Игорь может есть без перерыва 24 часа в сутки день за днем, месяц за месяцем (с короткими отлучками). Сколько дадут — столько съест. Что не дадут — он сам возьмет. Пьет не хуже.

Обычный американец заходит в "Стейк Чарли", и берет порцию креветок, немного салата, выпивает бокал пива, и минут через 20 официантка его спрашивает, не пора ли нести стейк. С Игорем эти шуточки не проходят. Он, практически, переехал к ним жить. Игорь приходил в ресторан утром к открытию и начинал: завтрак плавно перетекал во второй завтрак, ланч, полдник, обед, ужин — и только под утро перед закрытием он съедал заказанный 18 часов назад стейк. Салаты Игорь не жаловал, но креветки, не размениваясь на тарелки, брал подносами — накладывал гору килограмм на пять и съедал ее со второй космической скоростью. А с креветками, как известно, хорошо идет пиво; хотя, возможно, под пиво хорошо идут креветки... Они у него хорошо шли в любой последовательности. Приблизительно каждые 30 минут гора креветочной шелухи заменялась новым подносом, а несколько пустых графинов из-под пива полными. Первый день банкета Игоря администрация ресторана восприняла, как черный понедельник на бирже. Выпроводив его, наконец, в 4 утра, они опомнились от ужаса и решили отнестись к этому по-философски: да, это был удар, но, по крайней мере, даже если он выживет, как минимум, месяц ему есть не захочется. Может, у него конституция такая, как у удава — заглатывает много, потом месяц переваривает. Не тут-то было. Без 15 десять утра, за 15 минут до открытия, Игорь стоял у дверей ресторана, приплясывая от нетерпения с голодным блеском в глазах. Через неделю ресторан закрылся — то ли они поняли бесперспективность бизнеса с таким постоянным клиентом, то ли в Атлантическом океане не осталось креветок.

Схожую историю мне рассказали о двух наших иммигрантах, которые во Франции пошли в публичный дом. Их спросили, не желают ли месье выпить.

— А почем дринк? — подозрительно спросил один.

— О, месье, — улыбнулась мадам, — выпивка за счет заведения.

— За счет заведения? — оживились иммигранты и беспробудно пили сутки, пока в заведении не осталось ничего, кроме анисовой настойки. Ее они пить побрезговали, рванули по стопарю в баре напротив, купили несколько бутылок и вернулись допивать в гостиницу. О девочках никто даже не вспомнил.

Возвращаясь к ностальгии, мне вспоминается случайно услышанный разговор. Встречаются на улице двое.

— Привет, как дела, как жизнь?

— Жизнь... Да какая это здесь жизнь?

— Ага — созвонимся.

Когда я встречаюсь с людьми, которые мучаются | ностальгией я с ними тут же прощаюсь и говорю: