Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума - [13]

Я не знаю, каким был Саша в молодости, но в старости — это самец с мертвой хваткой. Вечно в поиске новых баб, и находит. Предпочитает моложе себя лет на 80, но не оставляет вниманием и остальные возрастные категории. Специально распустил о себе слух, что он импотент и под видом импотента перетрахал жен всех своих друзей и знакомых. При этом, однако, великодушен. Саша привез из Союза молоденькую жену, которая его здесь бросила. Я при встрече хотел было выразить свое сожаление, но Саша меня удивил:

— Что ты, Борис! Она сейчас живет с замечательным человеком, и он, говорят, ее прекрасно трахает — дай ей Бог!

И так каждый раз. Когда его бросают, он не о мести думает, а о том, чтобы ее качественно трахал хороший человек. И надо сказать, что у него легкий... ну, скажем, рука — все его бывшие возлюбленные прекрасно устроены. Саша сугубо городской житель — Москва, Ленинград, затем Вашингтон, но он вдруг бросил Вашингтон и переехал в Катскильские горы. Летом там неплохо, а зимой — филиал Колымы. Однажды он затащил меня к себе, чтобы показать свое хозяйство. Посадил меня в джип, и мы поехали сначала по дороге, а когда дорога кончилась, по полю — грязь, ухабы и ямы размером с Большой Каньон. При этом Саша счастливым голосом приговаривал: "Посмотри, какая прелесть". Посмотреть мне ничего не удавалось — после попытки пробить головой крышу джипа на очередном ухабе мы тут же провалились в яму, и я должен был хвататься за переднюю панель, чтобы не разбить о нее голову — и так минут 20.

Хозяйство оказалось большим и состояло из двух огромных собак, двух лошадей, большого козла, голубятни, крысы Зайки, мышонка Арончика и большого полуразвалившегося и невероятно грязного дома, в котором необходимо было повесить плакат "Выходя, вытирайте ноги". Весь этот зверинец, за исключением мышонка и крысы, достался Лонгину от предыдущих хозяев, каждый из которых говорил на своем языке. Животные, в свою очередь, также понимали каждый свой язык. Лошади знали английский. Собаки понимали только идиш. Козел понимал и, кажется, пытался говорить по-польски. Мышонок и крыса в совершенстве овладели русским с большой примесью мата. Иногда, выпивая, Саша путал с кем надо говорить на каком языке, что было очень смешно и вызывало смятение в зоопарке: козел, например, никак не мог понять, каким образом он должен охранять дом.

Саша накормил собак, лошадей, козла и отправился к голубям. Открыл голубятню, просунулся туда по пояс и секунд через 10 вылез — весь от макушки до пояса белый, ни одного черного пятнышка, это ж надо так обосрать человека и в такие кратчайшие сроки! Саша тоже был удивлен и сказал, что у голубей, вероятно, что-то случилось: так его еще никогда не обсирали. Снова, уже полностью, залез в голубятню, через некоторое время весь белый, превратившийся в древнегреческую скульптуру, вылез, держа в руках окровавленного голубя, и резюмировал:

— Зайка — сволочь, и она еще об этом пожалеет. Грозный как Зевс во гневе, зашел в дом и громовым голосом крикнул:

— Зайка, сука!

Откуда-то появилась здоровая рыжевато-серая крыса.

— Ну ты что ж, блядь, я тебя предупреждал? Зайка виновато скребла лапкой, опустила глазки, и всем своим видом пыталась выразить полное раскаяние, что плохо сочеталось с довольной наглой мордой.

— Предупреждал. Три дня на голодном пайке! Пошла на хуй отсюда! Крыса скрылась.

— Арончик! — уже игриво, с ласковыми нотками крикнул Саша. Из дырки в плинтусе вылез мышонок с торчащими ушками; глазки веселые осмысленные и ждущие подарков. Саша направился к холодильнику и, приговаривая:

"Сейчас, Арончик, сейчас, малыш, папочка все приготовит, вот только играть сегодня не будем: у меня гости, поиграем завтра", — вытащил кусочек колбасы, кусочек сыра, сухарик и разложил для Арончика все эти лакомства. Закончив сюсюкать с мышонком, Саша, по-прежнему весь в говне, с сияющим лицом повернулся ко мне и произнес:

— Ну, ты понял, почему надо жить здесь? Понял, как это прекрасно?! Гете сказал, что самое большое несчастье для человека — потерять разум. В отношении Лонгина я категорически не согласен с Гете. Для Саши самое большое несчастье — сохранить его. Это же какое-то чудо: советский человек в глуши, в грязи, с мышами и крысами, в полном говне — и отнюдь не в фигуральном смысле — и счастлив! Саша влюбился в Катскильские горы и решил всех нас приобщить к деревенской жизни. В горах продавался большой участок земли, и он загорелся идеей построить для артистов дачный кооператив. Обзвонил и пригласил на собрание всех потенциальных пайщиков, и, поскольку в числе приглашенных им артистов был Эмиль Горовец, который в то время находился в натянутых отношениях с Александровичем, на меня была возложена задача убедить Александровича принять в этом участие. Я красочно описал Михаилу Давидовичу преимущества жизни на свежем воздухе, прелести рыбалки и сбора грибов, объяснил, что наконец-то у нас появится культурный центр и в конце концов убедил, что это то, о чем Александрович мечтал всю свою жизнь.

Открыл собрание Лонгин, до этого крепко врезавший стопоря, что не могло не сказаться на стилистике его речи.