Мы серые ангелы - [11]

— Ты у меня повякай ишо, я же не бесплатно, на вон тебе денег, — и достал несколько рейхсмарок.

Старушка сразу прибрала их и довольно сказала:

— Можешь, Петро, у меня тут на веранде посидеть, я тебе и огурчиков принесу, — засуетилась бабка.

— А солёные есть? — спросил Петро, наливая себе целый стакан самогона.

— А як же, счас с погреба достану, — кивнула старушка и на минуту исчезла, — на вот тебе, милок, тут и сальца маленько, — и услужливо поставила перед ним тарелку с закуской.

— Ладно, иди уже, я тут как-нибудь сам разберусь, — промычал Петро, с вожделением глядя на налитый стакан.

Старушка ушла в дом. Петро жадно, большими глотками выпил самогон, закусил и облокотился на стену, ощущая, как самогон разливается по телу. Голова переставала болеть, появилась знакомая лёгкость, жизнь снова налаживалась. Он закурил.

Дымя сигаретой, Петро размышлял, как изменилась его жизнь с началом войны и приходом немцев. Работал он в МТС слесарем. Пытался учиться на инженера, да не получилось, а он так хотел стать начальником, чтобы ходить всегда чистеньким и только командовать. А тут приходилось целыми днями возиться с грязными, в машинном масле деталями. Он так не любил эту работу, но ему нравилось встречаться с женщинами, а это требовало денег, и Петро скрепя сердце работал. Его часто критиковали на всяких собраниях. Пару раз даже пришлось уволиться, но на новом месте его опять доставали эти совестливые комсомольцы и партработники. Ему было уже тридцать, а он так никем и не стал. Особой дружбы он ни с кем не водил, так и жил в родительском доме один. Понравилась ему перед самой войной одна девушка, ладненькая такая, хохотушка. Танцевала всё с ним, но как только появился в деревне курсант-танкист, она сразу к нему переметнулась, а на него даже смотреть перестала. И до чего же был зол Петро на всю свою довоенную жизнь.

Другое дело сейчас. Петро даже крякнул от удовольствия и налил себе ещё полстакана. Выпив и закусив, с папиросой в зубах он вспоминал. По причине плоскостопия к военной службе он был не годен. Когда началась война, его не призвали, сам он на призывной пункт не пошёл. Когда пришли немцы, Петро с месяц присматривался к новой власти, а потом сам записался в полицию. Его сразу зауважали, когда он в новой полицейской форме шёл по деревне, ну боялись, во всяком случае, точно. Даже эта девчонка, которая с курсантом спуталась, глаз на него поднять не смела и дрожала, как осиновый лист. Он подошёл к ней и сквозь зубы спросил: «Ну, что, шалава, где твой курсантик, а я тут, вот он я, с кем теперь гулять будешь, только ты мне на хрен не нужна» — и гордо ушёл. У него была теперь женщина Надька, продавщица с магазина в соседней деревне. Он к ней пару раз в неделю наведывался, ох, горяча она в постели была.

Хмель опять забродил в голове у Петра. Он налил себе ещё полстакана самогонки, опрокинул и продолжал размышлять. Нет, хорошо, что началась война. Теперь работать не надо. На акции ездить, да ради бога. Немцы народ понятливый, просто так никого не расстреливают. Петро даже помогал им, указывал на тех, кого они забывали к стенке ставить. Они очень им довольны были. На акциях всё время его по плечу: «Гут, гут, Петро!», потом наливали шнапса и давали пострелять. Петру нравилось стрелять и смотреть, как корчились эти людишки.

На душе у Петра стало хорошо от выпитого самогона и от теперешней его жизни.

— Гелька, где ты там! — крикнул он, бабка вынырнула из сумрака своей избы.

— Ещё чё ли принесть? — спросила она. — Я тебе завсегда, ты же знаешь, — закивала она.

— Не, хватит, пойду в баню, немцы шибко пьяных тоже не любят, завтра на службу, ну давай, — попрощался он и вышел.

Идя по деревне к своему дому возле реки, Петро увидел вдалеке Виктю. «Уже прибежала, сучка, и чего она в лесу делала, вроде для брусники ещё не время. Надо будет в комендатуру её вызвать на допрос, припугнуть, а там и подол задрать можно будет», — усмехнулся Петро своим сальным мыслям и свернул к своему дому. Баню-то он ещё с утра затопил, поэтому, взяв чистое бельё, пошёл париться. Уже вечерело, солнце висело над лесом, кругом трещали цикады. Хорошо напарившись, Петро решил окунуться в речке, она была внизу бани. Он торопился, с некоторых пор он перестал ночевать дома, стал почему-то бояться, поэтому уходил в комендатуру.

Спустившись к речке, Петро замер и прислушался, где-то внизу бабы полоскали бельё, в остальном вокруг было тихо и спокойно. Он зашёл в воду, окунулся, приятная прохлада после парной обволакивала его.

Саженками Петро проплыл метров пятнадцать, течением его снесло к камышам. Он развернулся и поплыл обратно. Оставалось несколько метров, когда Петро вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за ноги и потащил вниз. Он захлебнулся, несколько раз дрыгнул ногами, но держали его крепко, вода заполнила лёгкие. Последнее, что мелькнуло в его голове: «Чёрт, на акцию уже не попаду!»

Василь сидел в кустах на берегу уже одетый, но его ужасно трясло. Он столько просидел в воде, дожидаясь этого упыря Кольцова, что замёрз до посинения, но всё-таки дождался. Все знали про эту привычку Кольцова после похмелья париться в бане и окунаться в речке. Гарантии, конечно, не было, но Василь надеялся и не зря. Решение о ликвидации Кольцова было принято сегодня в отряде, вот Василь и предложил свой план. Так было надёжнее, меньше подозрений. Полицай утонул спьяну и всё тут.