Мы с тобой (Дневник любви) - [37]

Они отнимают у Вас капля по капле веру в меня,-- да разве во мне тут дело, разве до меня Вы не о том же писали и думали? Я-то прочла Ваши прежние дневники! Я отстраняюсь не из-за страха борьбы, а из-за страха унижения Вами -- Вашим неверием и предательством моего лучшего, что сейчас делает из меня, мечтательницы, человека. Еще -- я не хочу сеять вокруг себя эту вражду. Если бы я знала, что Вы настолько связаны с Е. П., я не пошла бы Вам навстречу.

Еще раз прошу Вас -- потребуйте себе одиночества и в покое взвесьте все: верните мне всю свою безрассудную любовь, то щедрое и прекрасное чувство, которое породило и мое ответное. Тогда я приму любое Ваше решение с закрытыми глазами. Но как я могла вчера согласиться на какие-то временные мены квартир, когда я чувствовала, а сегодня ночью и поняла, что тут все основано на недоверии и Вы действительно наполовину согласились доверить Е. П-не охрану своего житейского благополучия на случай моего предательства. Она будет охранять квартиру и вещи, а мы поживем пока временно: Вы проверите себя и меня... Ведь так она вам предлагала? Но Вы не согласились, не правда ли, Вы не могли так думать обо мне?

Если дело непоправимо, так и скажем: мечты не воплощаются. Пишите о них, если это Вас тешит, а я Ваших книг читать не буду. Я прощаю Вам от души все то зло, какое Вы невольно мне причинили, не зная своих сил и своего плена.

Вы сами предложили и настаивали, чтоб мама жила с нами. Вспомните, я вначале отказывалась от этого, а Вы мне сказали: "кого вы любите -- буду любить и я". Это Вы говорили из любви, и это было прекрасной щедростью. И в два дня, под влиянием людей, меру понимания которых Вы знаете, мама превратилась в "тещу".

Знаете, я Вас так люблю, что готова была отказаться от совместной жизни с мамой. (Хотя Вы знаете, что нас с нею связывает!) Но сейчас поздно, и побеждает не тот, кто отказывается, а тот, кто требует. И поэтому единственный выход, это уйти из этой страшной жизни. Только не пугайтесь, я не грожу Вам стрихнином. Я ищу благородного и даже радостного выхода:

я снова приведена к той двери, перед которой некогда стояла с О. Я знаю, он, умирая, думал только об одном -- о том, чтобы я вышла на свободу из житейского плена страстей. И надо же, чтоб он участвовал в нашей с Вами любви, чтоб все и началось-то с моего рассказа о нем, с чтения Вами его писем. И все это было, чтоб подготовить эту жестокую и, может быть, благодетельную катастрофу, освобождающую меня от человеческого утешения.

Я не скрываю, что это я вижу как бы сквозь стекло сознания и душа моя все еще в плену у чувства, но я выйду на свободу.

Может быть, на прощанье Вы оцените, что я не связываю Вашей совести даже своим горем, а нахожу положительный выход и радуюсь ему сквозь всю свою боль. Сердце, конечно, слабое, ему жаль расставаться, но оно научится радоваться.

Верните мне письма Олега. Машинку я Вам верну: она не может быть моя, а только общая".

"21 марта. Сколько раз я повторял в своих писаньях, что я счастлив. И они теперь меня об этом допрашивают, не понимая того, что своим заявлением "я счастлив" я отказывался от дальнейших претензий на личное счастье, что я в нем больше не заинтересован, я ничего не домогаюсь. Отрекаясь от этого личного счастья, я движусь духовно в творчестве. Мое творчество и есть замена счастья: "там" все кончено, все стоит на месте, я "счастлив"; здесь, в поэзии, все движется, я самый юный писатель, юноша, царь Берендей. Рождается сказка вместо жизни, вместо личной жизни -- сказка для всех. И вот тогда при отказе от себя возникает любовь ко всякой твари.

Что же, разве это не путь человеческий, прекрасный?

Но пришла она, и "то" стало болотом, и все мои зайцы побежали к ней, и птицы полетели, и все туда, туда! И мне стало все равно, куда ехать -- на север, на юг, везде хорошо с ней: она причина моей радости и на севере и на юге. Решено, что мы уезжаем. А куда? -- на север хорошо, и на юг хорошо, нам везде хорошо. А жить будем в одной комнате.

Болезнь Павловны. С утра начались рыданья. Прощается с Аксюшей, хочет умереть. А когда я к ней с упреком: "Хочешь мир творить, а вот: это ведь не в себя, а в меня!" Она отвечает: "Ничего, ты сильный, ты переживешь!" Вызвал двух психиатров: ничего страшного нет. Все бросил и один уехал в Загорск."

"22 марта. Живу один в Загорске. Был на вечерней прогулке, и такая меня тоска охватила, и впервые было так безучастно в природе; на закате месяц выходил бледный, большой и словно отворачивался, и так все-все,-- облака, снег, следы зверей даже чем-то противны: столько лет занимался такой глупостью. А дома -- патроны, ружья: нужно же было на детскую шалость тратить столько времени. И так все от меня отвертывается, или я сам отворачиваюсь... Вся жизнь собралась в одной-единственной точке, и раз я от нее оторвался, то вокруг нет ничего, и я сам будто сосланный. А поди я с В., как бы он запрыгал, заиграл, бессовестный месяц!

-- Погоди, погоди,-- говорил я ему,-- вот придет день, посмотрим, как ты запляшешь, когда я покажу тебе Лялю.

Свет весны всю душу просвечивает и все, что за душой,-- и рай, и за раем, дальше, в такую глубину проникают весенние лучи, где одни святые живут... Так, значит, святые-то люди от света происходят и в начале всего, там где-то за раем, только свет, и свет, и свет. И от этого райского света вышла моя любовь.