Мы – русский народ - [28]

Но если программа большевиков была хоть и демагогична, но тем не менее конкретна и осязаема, то лозунги белых были аморальны и непонятны подавляющему большинству населения. Особенно отталкивало от Белого движения крестьянскую Россию то обстоятельство, что в своей борьбе белые опирались на помощь Германии и Антанты. Не поддерживала белых и часть дворянства, о чем говорит хотя бы тот факт, что на службе у Советской власти оказались 252 генерала и 387 офицеров Генерального штаба, а всего более 70 тысяч офицеров, или 43 % всего наличного к 1918 году офицерского состава. Более того, переход 14 390 офицеров из Белой армии в Красную — исторически установленный факт.^{7} Думаю, что русские офицеры в данном случае выбрали из двух зол меньшее. Сражаясь на стороне красных, они сражались за Россию, против оккупантов и их союзников в лице Белой армии. Впрочем, в Гражданской войне не было безусловно правых и безусловно неправых. На Руси, как тогда говорили, сражались не Каин с Авелем, а два Каина. Виноваты были обе стороны: белые — в том, что уже через неделю после октябрьского переворота развязали вооруженную борьбу с новой, по форме рабоче-крестьянской, властью; а красные — в том, что вовремя не увидели опасности в интернационализации русской трагедии и засилья во вновь создаваемых властных структурах инородческого элемента, чуждого, а подчас и враждебного стремлениям и чаяниям русского народа, вольно или невольно провоцирующего своими действиями расширение социальной базы Белого движения.

Красный террор и институт заложничества, о которых уже упоминалось, отвратили от Советской власти русскую интеллигенцию, промышленников, специалистов, а богоборчество и осквернение святынь развели по разные стороны русский православный мир и космополитический интернационал большевиков. Директива Я. М. Свердлова «о расказачивании» и ее реализация, вылившаяся в «казацкую Вандею», открыла счет репрессированным народам. Продразверстка и продовольственные отряды спровоцировали сотни крестьянских бунтов вплоть до Тамбовского повстанческого движения. Противники этой откровенно антирусской политики, прикрывавшейся знаменами мировой революции, были и среди новой правящей элиты и посему разделили участь «лучших из гоев», подлежащих уничтожению (командующий красной армией Северного Кавказа И. Л. Сорокин, командующий Первым конным корпусом Б. М. Думенко, командующий Второй конной армией Ф. К. Миронов).

И все же, повторю еще раз, вина за жертвы Гражданской войны лежит как на красных, так и на белых. Число этих жертв огромно. Только в вооруженных столкновениях невосполнимые потери с обеих сторон (а по существу, со стороны одной только русской нации) составили 940 000 человек. Террор, внесудебные расправы, бандитизм, подавление народных восстаний унесли еще не менее 6 миллионов человек.^{8} И это не считая умерших от голода и эпидемий, вызванных условиями войны.

Однако, к счастью, все кончается, закончилась и война. Крестьянская по социальному составу Красная армия после демобилизации стала осваивать обещанное «право на землю», поднимая свои единоличные хозяйства и теряя прежнюю сплоченность и монолитность. Пролетарская часть армии вернулась на предприятия, к привычной работе. Бывшие военные окунулись в рутину нового для них быта и в поиск пропитания для себя и своих семей, однако кадровая политика уже целиком находилась в руках партийных комитетов. Поэтому офицерам, как представителям некогда эксплуататорского класса, «светила» лишь роль мелких служащих третьесортных совучреждений и промартелей. «На плаву» остались лишь местечковые и интернационалисты: комиссары, политинструкторы, агитаторы, члены армейских ЧК. Устремившиеся в столицы и губернские города, они заполняли собой все более-менее значимые места в многочисленных властных структурах, творческих организациях, редакциях и… студенческих аудиториях. Итоги Гражданской войны эти люди восприняли не как победу Красной армии над либерально-масонской и эсеровской Белой армией, а как победу Коммунистического Интернационала над старой Россией, буржуазно-жандармской империей, черносотенством, а в некоторых воспаленных умах эта победа упростилась до победы над… русскими. Россия теперь рассматривалась ими как военная добыча, как плацдарм мировой революции, ее донор и поставщик «пушечного мяса». Себя же они видели в роли единственно достойных руководителей, учителей и судей коренного народа. Но так уж получилось, что в этом противоборстве соотношение сил было явно не в пользу новой властной элиты. Ей противостояла титульная нация с многовековой историей государственности, практикой побед и поражений, своей религией, национальной элитой, культурой и философией, своей промышленностью и сельской общиной — хранительницей русского уклада жизни, своими научно-техническими и офицерскими кадрами. А что могли противопоставить вечно плачущие и вечно гонимые, но тайные шейлоки и «принцы крови», вся наука и литература которых сводилась к обоснованию иудаизма и толкованию Талмуда.

Но на войне, как на войне, где главное, как говорил вслед за Наполеоном В. И. Ленин, ввязаться в драку, а там разберемся. Поэтому, вооружившись лозунгом «Нет таких крепостей, которых не могут взять большевики», русофобы-интернационалисты решили провести еще одну революцию — «культурную». Советский энциклопедический словарь определяет ее следующим образом: «Коренной переворот в духовном развитии страны, составная часть социалистических преобразований. Включает создание социалистической системы народного образования и просвещения (1); перевоспитание буржуазной и формирование новой, социалистической интеллигенции (2); преодоление влияния старой идеологии и утверждение марксистско-ленинской идеологии (3); создание социалистический культуры (4); перестройка быта (5)».