Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах… - [29]

Великое множество раз в процессе написания этой главы, в бессонные ночи я снова и снова возвращался к частному, на первый взгляд, вопросу: оставить ли безымянным краевого «идеолога» – секретаря крайкома КПСС или назвать его имя. Вопрос этот оказался для меня весьма трудным и сложным. С одной стороны, «замолчать» эту страницу из моей научной и партийно-политической биографии я никак не мог. Ибо речь шла о многих годах жизни, стоивших мне невероятных и к тому же несправедливых испытаний. И для меня, и для семьи, для всех моих близких и ученых-единомышленников, разделявших вместе со мной мою сверх трудную участь. С другой стороны, всё это уже в далеком прошлом. Слишком много воды утекло. Да и время сейчас совсем другое. И страна другая. И власть другая. И жизнь другая… Кому нужны мои научные мытарства, пережитые мною испытания? И тут же отвергаю эту мысль. Ибо в нынешней жизни на пути объективного исследования и освещения истории, да еще советского периода, или деятельности КПСС может встать не один какой-то «чиновник» от науки, а в целом правящий режим. И пусть мой трудный и горький путь в науке, в борьбе за историческую правду поможет тем, кто решил посвятить себя служению истине…

Есть действительно и частный момент, диктующий необходимость все-таки назвать имя моего, едва ли не главного «оппонента». Еще живут многие люди, знающие эту мою «историю» и имя «идеолога», основательно осложнившего мою жизнь. Не меньше и других, не осведомленных ни в том, ни в другом. У этих «других» могут появиться догадки: «Кто же этот „идеолог“? О ком речь?» И могут при этом «пострадать» другие лица, работавшие «до того» или «после того» в должности секретаря Краснодарского крайкома по идеологии.

Не могу допустить, чтобы была брошена тень на достойных, глубоко уважаемых мною людей.

В бытность моей жизни и работы в Краснодарском крае сменилось несколько секретарей крайкома КПСС по идеологии: А. Д. Дмитрук, Г. И. Кинелев, Л. А. Солодухин, И. К. Полозков, Б. Г. Кибирев. Все они относились ко мне с самыми добрыми чувствами. Но, пожалуй, больше других в этой должности работал И. П. Кикило. И, видимо, небезуспешно.

…Вся моя деятельность в должности секретаря Туапсинского горкома КПСС многократно получала высокую оценку крайкома партии. Опыт партийного руководства школами и учебными заведениями города, идеологическая работа в целом, лекционная пропаганда и партийное просвещение, работа с комсомолом и молодежью рассматривались на бюро или секретариате крайкома КПСС, в идеологической комиссии крайкома партии, освещались на семинарах секретарей горкомов и райкомов КПСС; обобщались краевой организацией Общества «Знание» и крайкомом комсомола.

Теперь же после моего вынужденного ухода с партийной работы, в связи с необходимостью завершения кандидатской диссертации и ее защиты, из уст тогдашнего заведующего отделом пропаганды и агитации, вскоре избранного секретарем крайкома партии И. П. Кикило прозвучали негативные оценки и даже осуждения этого моего шага. Он объявил его «дезертирством с партийной работы». Эта формула «от лукавого». Явно необъективная, несправедливая, оскорбительная. От партийной работы я не отходил ни на день в течение всей жизни.

В годы моей работы в Краснодарском пединституте, ставшим впоследствии Кубанским университетом, много раз избирался заместителем секретаря парткома; возглавлял научно-методический совет по историческим наукам, а затем – в целом по общественным наукам при правлении Краснодарской краевой организации Общества «Знание»; продолжал входить в состав ее правления; являлся заместителем председателя Специализированного Совета по защите кандидатских диссертаций по истории КПСС при университете.

Несмотря на сложности, создавшиеся в связи с напряженной работой по завершению кандидатской диссертации и подготовке ее к защите и перезащите, а также по выполнению в полном объеме учебных поручений по кафедре истории КПСС в должности старшего преподавателя, я в 1968–1970 годах ежегодно прочитывал не менее двухсот-трехсот лекций на общественно-политические темы на различных семинарах партийно-хозяйственного актива, лекторов и пропагандистов, политинформаторов и агитаторов, в университете марксизма-ленинизма при крайкоме КПСС и в народных университетах.

Ограничусь здесь общими словами. Но их более чем достаточно, чтобы показать полную несостоятельность обвинений меня в «дезертирстве с партийной работы». Тем более, что такой «аттестации» я удостаивался со стороны И. П. Кикило не единожды. Лично мне он не решился ни разу высказать этот упрек, ибо абсурдность и полная безосновательность его была очевидной. Но… линию дискредитации и предвзятости в отношении меня он проводил все годы, пока оставался на высоких должностях в аппарате крайкома КПСС. Вот только для примера отдельные факты такого рода несправедливой и предвзятой оценки меня и моей деятельности, которые проводились со стороны И. П. Кикило.

Логичнее предположить, что внутренне И. П. Кикило должен был радоваться моему уходу с поста секретаря горкома КПСС. Многократные проверки моей деятельности, постановки идеологической работы в городе давали обратный результат – положительный опыт и высокую оценку ее организации. Теперь можно было найти другие претензии уже как к коммунисту-преподавателю партийно-политической, идеологической кафедры. Но и их не обнаруживалось. Открытая или плохо скрываемая неприязнь ко мне со стороны И. П. Кикило, началась после моего обращения в ЦК КПСС и к Председателю КГБ СССР В. Е. Семичастному по поводу необоснованного обвинения и освобождения от должности редактора туапсинской городской газеты А. Ф. Калинкина и ответственного секретаря редакции Вадима Толкачева за публикацию материалов о попытке бегства из СССР в Италию двух десятиклассниц в 1962 году. «Репрессии» против редакции газеты были предприняты горкомом КПСС по настоянию И. П. Кикило, в то время заведующего сектором печати крайкома КПСС. Тогда его позиция была признана неправомерной. Но «жажда мести» мне за то, что осмелился «вынести сор из избы» глубоко засела в памяти и в душе И. П. Кикило.