Мы пришли с миром - [31]

Заранее предвидя результат, я подергал за ручку двери, но, как и ожидалось, дверь не открылась. От нечего делать подошел к столику, попробовал на прочность. Пластиковая плита сидела в стене как влитая. Я сел на полочку-стул. Скорее, это не тюрьма, а сумасшедший дом, причем опять же для привилегированных особ — постельное белье было белоснежным.

Как бы в подтверждение моих мыслей дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник сухопарый мужчина в белом халате с бесстрастным лицом. Он подошел к столику, поставил передо мной одноразовый стаканчик и наполнил его из пластиковой бутылки.

— Пейте!

Голос у вошедшего был таким же бесцветным и невыразительным, как и лицо. Вряд ли врач, скорее санитар.

Я взял стаканчик и осторожно понюхал. Жидкость ничем не пахла.

— Пейте! Это снимет головную боль.

Голова почти не болела, но я послушно выпил солоноватую микстуру. Если это действительно психбольница, то не следует отказываться. Не захочешь пить лекарства, насильно введут. Я прошелся взглядом по подтянутой фигуре человека в белом халате и понял, что для насильственных действий надо мной второго санитара не понадобится. Этот справится с двумя такими, как я.

— Просьбы, жалобы есть? — спросил он, отбирая у меня пустой стаканчик.

Вопрос был настолько нелеп, что я не удержался от иронии:

— Передайте в Организацию Объединенных Наций, что здесь по отношению ко мне грубо нарушаются права человека.

— Еще просьбы есть? — поинтересовался он таким тоном, будто первую просьбу собирался исполнить неукоснительно.

— Есть.

— Какие?

— Жрать хочу!

— Что вам заказать?

Я с удивлением посмотрел в холодные глаза санитара. Шутки здесь такие, что ли? Ладно, и я буду шутить.

— Артишоки! — заявил я, не отрывая взгляда от его лица.

Но невозмутимость санитара была непробиваемой.

— И все?

— Коньяк... — буркнул я, теряя всякую надежду на взаимопонимание. Не по мне был плоский юмор психбольницы. Если это можно назвать юмором.

Санитар развернулся, вышел в дверь и уже оттуда пригласил:

— Прошу следовать за мной.

Я не стал ждать повторного приглашения и вышел.

— Лицом к стене, руки за спину! — скомандовал санитар.

Протестовать было бессмысленно, и я послушно повернулся лицом к стене. Так психбольница это или тюрьма?

Санитар захлопнул дверь и снова скомандовал.

— Налево и вперед!

И я пошел по темному узкому коридору, не высказав возмущения по поводу того, что вначале санитар предложил следовать за ним. Не в моем положении возмущаться. Тусклый свет, загораясь по мере нашего продвижения, гас за спиной, и определить длину коридора не представлялось возможным. Вначале двери по обе стороны коридора располагались близко друг от друга, затем стали встречаться реже.

— Стой! — услышал я, когда мы прошли метров двадцать.

Санитар открыл дверь слева и приказал:

— Заходите.

Я вошел и оказался в просторном кабинете с тремя большими окнами, застекленными все тем же матовым пуленепробиваемым стеклом. Справа в углу стояли диван, журнальный столик и два кресла, а напротив центрального окна за обширным рабочим столом кто-то сидел, но свет из окон мешал разглядеть лицо.

— Проходите, Денис Павлович, садитесь! — радушно предложил он, и я узнал голос оперуполномоченного Сидорова-Петрова.

Дверь за мной закрылась, но санитар не вошел, оставшись в коридоре. Я прошагал к столу, сел на стул.

Откинувшись на спинку кресла, Сидоров с улыбкой смотрел на меня.

— Я предупреждал, что скоро свидимся.

— Здав-стуй-те, — раздельно сказал я, намекая на то, что он не поздоровался.

Сидоров нисколько не смутился.

— Благодарствую за пожелание, — кивнул он. — Я-то буду здравствовать, а вот ваше здравие находится под вопросом.

Внутри у меня похолодело. Десять тысяч долларов, которые извлекли из моих карманов, приличная сумма, и теперь я понимал, что эти купюры отнюдь не с денежного дерева Страны Дураков. Кончились добрые сказки, начинаются жесткие разборки.

Сидоров повернулся лицом к дисплею компьютера, прошелся пальцами по клавиатуре.

— Ого! — с явным наигрышем удивился он — Каким же это образом вы разбогатели? Наследство получили?

Я вгляделся в его лицо и не обнаружил родинки под левым глазом. И тогда засевшая во мне тревога внезапно сменилась на трезвую рассудительность Всегда считал себя трусоватым человеком, но оказалось, что в безвыходном положении могу за себя постоять.

— А это, — не отвечая на вопрос, я потер пальцем у себя под глазом, — у вас куда подевалось?

— Родинка? — рассмеялся Сидоров. — Обычный камуфляж, один из элементарнейших способов маскировки. Восемьдесят процентов свидетелей, мельком видевших преступника с родинкой на лице, не узнают его при опознании без родинки.

Его словоохотливость мне не понравилась При первой встрече он вопросы игнорировал.

— Значит, преступника? — спросил я, прищурив глаза. — И как мне вас теперь называть? Сидоров? Петров? Или Сидоров-Петров? Или, быть может, Пидоров-Сетров?

— Я бы не стал хамить в вашем положении, — покачал он головой. — Зовите меня Евгений Викторович... — Он сделал паузу и улыбнулся. — ...Иванов. Имя, отчество и фамилия настоящие.

— Иванов?! — Сказать, что я удивился, — не то слово. — И вы хотите, чтобы я поверил?