Мы пришли - [7]

7–8 октября у мыса Скаген грузили уголь, после чего отправили обратно за ненадобностью «Ермак» и «Прозорливый», у которого потек холодильник. С самого начала перехода к адмиралу Рожественскому всякими путями поступала информация о повышенной активности японцев в балтийских проливах и Северном море. Высказывались предположения о большой вероятности минных атак на достраивавшихся в Англии для Японии миноносцах, поэтому по эскадре был отдан приказ на следующем переходе «идти с заряженными орудиями и повысить бдительность». Балтийские проливы прошли спокойно, но нервы у всех были на взводе.

При проходе Доггер-банки с отставшей от эскадры «Камчатки» были получены радиограммы о преследующих её миноносцах. Вскоре и с эскадры были обнаружены подозрительные затемненные силуэты, пытавшиеся прорезать строй русских кораблей. Немедленно началась стрельба, бестолковая и неуправляемая. Многие офицеры утверждали, что видели от трех до пяти миноносцев, и приказывали стрелять по ним. Палили без разбора во все стороны, во все, что попадало в поле зрения.

Итогом этой перестрелки стали пять попаданий с «Суворова» в «Аврору», а миноносцами оказались английские рыболовные траулеры, занимавшиеся ловлей сельди. Одно из рыбацких судёнышек было потоплено, а еще четыре получили повреждения. При этом погибли и были ранены несколько рыбаков, один матрос и священник с «Авроры». Этот инцидент, наглядно показавший степень подготовленности наших экипажей, получил название «Гульский», по порту приписки обстрелянных траулеров.

В английских газетах это происшествие вызвало бурю негодования. Русскую эскадру называли эскадрой бешеной собаки и требовали её немедленно уничтожить. Броненосцы и крейсера Английского флота канала сопровождали нашу эскадру до испанского порта Виго, где планировалась погрузка угля.

Но едва наши корабли вошли в гавань, как англичане потребовали покинуть порт и проследовать дальше, не позволив пополнить запасы. Рожественский двинулся на юг. Теперь его сопровождали лишь девять английских крейсеров. Следуя за эскадрой до Танжера, англичане лихо маневрировали и перестраивались на виду у русских. Все маневры выполнялись безупречно, быстро и четко, что вызывало законную зависть у наших офицеров. На протяжении всего перехода до Танжера командующий находился в дурном настроении. Штабные офицеры не раз слышали от него пессимистические предположения на тему нехватки угля посреди океана, вдали от основных транспортных путей. Эта идея постепенно полностью завладела рассудком Зиновия Петровича.

Обеспокоенный неудавшейся погрузкой топлива в Виго, Рожественский издал приказ по эскадре о приемке топлива для всех кораблей. Им предписывалось засыпать углем все свободные отсеки, вплоть до котельных отделений, не задействованных при движении эскадренным ходом. Что и было исполнено в Танжере. «Аврора» имела полностью засыпанную углем среднюю кочегарку, а все остальные корабли – второе котельное отделение, это не считая части помещений жилой палубы экипажа на всех кораблях. По эскадре поползли слухи, что командующий слегка свихнулся на угольной почве. Вообще в последнее время он стал заметно больше нервничать, порой необоснованно срываясь на крик, позволяя себе даже откровенно оскорбительные высказывания в адрес офицеров.

После получения снабжения в Танжере эскадра разделилась. Контр-адмирал Фелькерзам с «Сисоем», «Навариным», «Светланой», «Жемчугом», «Алмазом», миноносцами и большинством транспортов пошел через Средиземное море и Суэцкий канал, а самые новые и крупные броненосцы, чья большая осадка не позволяла следовать этим маршрутом без разгрузки кораблей, вместе с «Авророй», «Нахимовым» и «Донским» продолжили движение вокруг Африки.

Глава 2

На второй день после выхода из Танжера адмирал вдруг заболел. По рассказам офицеров, выйдя утром из своей каюты, он имел какой-то странный вид, был бледен лицом и временами разговаривал сам с собой. Поднявшись на кормовой мостик, вдруг потребовал карандаш и бумагу, тут же начав что-то быстро записывать, словно под диктовку, иногда задавая себе самому какие-то вопросы и как бы мысленно на них отвечая. Чертил на листах непонятные схемы, порой черкая их и выбрасывая за борт. Пытавшихся приблизиться к нему офицеров отстранял резким движением руки, будто боялся спугнуть кого-то. Потом потребовал папку, куда стал складывать исписанные и исчерченные листы. Так продолжалось более двух часов. Затем он встал, постоял с минуту в задумчивости с каким-то странным блеском в глазах, чуть улыбаясь, и удалился обратно в каюту, откуда не выходил два дня. Со слов его денщика, там он продолжал писать, но более уже не заговаривался, временами начиная ходить из угла в угол, разминая затекшие ноги и спину. Курил очень много, но не пил вовсе, только крепкий чай. Зная его крутой нрав и резкость в общении с офицерами, беспокоить его никто не решался, благо необходимости в этом не было. Эскадра шла своим курсом, английские крейсера отстали, и ни одного судна за эти дни встречено не было.

С утра на третьи сутки после «приступа» капитан второго ранга Семенов и лейтенант Свенторжецкий из адмиральского штаба решили зайти к нему, чтобы проверить, здоров ли он. Несмотря на ранний час, адмирал сидел за своим столом и работал с бумагами, только это были совсем не те бумаги, что все привыкли видеть у него на столе.