Мы — плотники незримого собора - [42]

Повисло тяжелое молчание. Все ждали, что же взбредет в голову пилоту.

Но пилот, очевидно, оказался своим парнем. Ничего с ними не случилось.

Некоторые уснули. Посреди кромешного ада в наушниках раздавался безмятежный храп. Если даже через пять секунд или часов нагрянет смерть, они не желали об этом знать. Им надоело ее дожидаться.

Один спящий пропал.

Не попрощавшись. Даже не почувствовав, как его уносит. Его магниты неожиданно иссякли, и, погруженный в дрему, он поплыл навстречу глубокому огненному сну.

Джорджа чуть не вывернуло наизнанку. Только что на опустевшем пятачке перед ним находился живой человек! И вот тебе на!

* * *

Дни ползли с медлительностью звезд на всеохватывающем небосводе. Все дела людей на обшивке сводились к тому, чтобы не высовываться, осторожно менять положение тела, потягивать свою пищу через специальную трубку и, пусть нехотя, но делиться драгоценной водой, которой и так было мало. А еще – разговаривать. Беседовать и прощупывать остальных, раскрывая их личности и бытие, чаяния и намерения.

Джордж Ваннинг сопоставлял и соизмерял Эллиса с остальными – их звали Симпсон, Генер, Шмит, Хайнс и Джонсон. Эллиса они в упор не видели. Он никому не досаждал, и никто не досаждал ему. Даже если они плели вокруг него заговор, то, скорее всего, один из них непременно сорвался бы с ракеты и сгорел при попытке содрать Эллиса с обшивки. А этого никому не хотелось. Но они просчитывали всякие варианты.

Они рассказывали друг другу о пережитом, словно сидели вокруг теплого костра.

– Я думал, вот, поразвлекусь, – говорил Тетли, как свойственно новичку. – Я давно слышал о космических «автостопщиках», как они работают, чем занимаются. И решил – попробую! Чего бы я сейчас ни отдал, чтобы поплавать в марсианском канале. Ах, да что угодно!

Все добродушно рассмеялись. Рассказывать приходилось по очереди. Все слышали всех и всё, в том числе отрыжку и икоту. Вести частные разговоры о чем-либо было невозможно. Иногда они начинали говорить наперебой, и поднимался всеобщий гвалт. После чего все хохотали, и воцарялась тишина. Каждый ждал, чтобы первое слово сказал кто-то другой. Никто не решался начать.

– Эй, да заговорите же кто-нибудь! – призывал кто-то, и все начиналось по новой.

Дед говорил сквозь бакенбарды:

– Я уже давно летаю на ракетах, – сказал он. – Кое-кто из моих лучших друзей превратился в пепел.

Его слова встретили взрывом смеха.

– Я гоняю «автостопом» на Юпитер, – продолжал он, – добывать уран. Заглядываю на Меркурий за безделушками. Залетаю на Венеру копать кристаллы роммалу. Я бы не смог высидеть на одном месте, даже если бы мне это место подарили!

Тощий Дженкс, рудокоп с худющей шеей и с мешками под синими глазами, волком выл на астероидах уже лет пятнадцать, по его прикидкам.

– А я вот до женщин охоч, – сказал он. – Длинных, коротких, четвероруких, пятиногих, любой масти – от махрово-розовых до синих марсианских!

Высказывались все, повествуя о тяжелых годах, стародавних временах, о первых посудинах, новичках, бродяжьих лагерях на темных астероидах.

Эллис наблюдал, мерцая глазами и шевеля губами, как ребенок. Он дождался, пока все договорили, потом облизнул губы.

– А я… – начал было он.

– А ты заткнись! – гаркнул Дед.

– Я…

– Я сказал, заткнись, черт тебя дери!

– Пусть говорит, – вмешался Джордж Ваннинг. – Я хочу выслушать его историю.

Дед еще немного повозмущался, но уступил, а Эллис почти благодарно кивнув Джорджу, начал свой рассказ.

– Долгие годы я мерз, – сказал он. – Я родился и вырос на Плутоне. Наше маленькое солнце подобно елочной игрушке на самой высокой ветке космоса: к ней ни прикоснуться, её ни пощупать, ни разглядеть как следует.

Его голос зазвучал тоскливо.

– Вы же знаете, как это бывает? Вы же меня понимаете? Разве не так? Я… я никогда не бывал на Земле. Я только слыхивал о ней. А вы знаете Землю всю свою жизнь. Вы знаете, что такое истинное солнце. Мое солнце было блеклым, холодным, отчужденным. С булавочную головку. Каждый божий день я замерзал, замерзал, замерзал!

Монотонная речь то поднималась, то опускалась. По коже Джорджа пробежали мурашки, и он смежил веки, дослушивая эту повесть.

– Тогда я нашел работу, – продолжал Эллис. – Скопил денег. И на перекладных спустился от звезд и добрался с Плутона до Нептуна. С Нептуна до Юпитера. С Юпитера на Марс. И вот я здесь. Позади остались миллионы миль, нескончаемые холодные годы странствий, и вот я убил человека. Но я же не хотел! И я не знаю, почему я так поступил, и… – его голос сорвался на хриплый шепот… – я раскаиваюсь, раскаиваюсь.

Никто ничего не сказал.

– Парни, солнце для вас, – прошептал Эллис, – нечто само собой разумеющееся. Вы его не замечаете. А я хочу хоть раз в своей жизни увидеть зеленую траву. Поэтому я пустился в путь. Поэтому, наверное, я и пошел на убийство.

– Долго ли ты пробыл на Марсе? – спросил Джордж Ваннинг.

– Неделю.

– Встречал ли там венерианцев?

– Парочку. Однажды вечером, когда выпивал. Потом вырубился. А что?

– Ничего, – сказал Джордж.

Ничего. Разве только, что Эллис и есть тот, кто нужен Джорджу. А так, ничего! Ничего, кроме того, что он вместе с Эллисом должен плавно опуститься на Землю, и ничто на свете не должно их разлучить. Ни эти парни, вынашивающие планы отмщения, ни пламя, ни метеоры. Если Эллис превратится в пепел, то улики погибнут, а их следует доставить в целости и сохранности и предъявить земному начальству.