Мы никогда не звали его Джо - [9]

– Что случилось? – я пытался вспомнить его имя и не мог. – Где ваш чемоданчик?

– Ч-чемоданчика нет, – он смотрел на меня шалыми глазами. – Президент, он его… того… все разорвал – и половину в канализацию, а половину съел…

Год в Уайтхаузе кое-чему меня научил. Я запер офицера в ближайшем пустом кабинете. Поставил перед дверью двух агентов, дав строжайший приказ никого и близко не подпускать. Другим я велел немедленно доставить ко мне начальника секретной службы Стэндиша и пресс-секретаря Холла – больше я никому не мог довериться. Через две минуты они появились в моем кабинете – Холл, как я увидел, в одном ботинке. При всех своих недостатках детективы секретной службы были отличными исполнителями и, окажись Холл в момент их визита без штанов, надеть их он не успел бы…

– Положение таково, – сказал я. – Все ядерные коды «черного портфеля» уничтожены. Вторые экземпляры есть у военных, но к ним, разумеется, мы обратиться не можем – представляете, как они себя поведут, если пронюхают, что оказались монопольными владельцами?

– Господи! – схватился за голову Кэл. Стэндиш непроницаемо молчал, словно деревянный индеец перед табачной лавкой.

Я взял лист бумаги и громко прочел вслух:

– Экстренное обращение Президента к нации и дипломатическому корпусу. Первое: Президент обратился к Организации Объединенных Наций с предложением о немедленном ядерном разоружении. Второе: Президент направил ядерным державам меморандум, в котором сообщает, что, как Верховный главнокомандующий, отдал вооруженным силам приказ приступить к демонтажу всех боевых систем, имеющих своим компонентом ядерное оружие. Третье: рассматривается вопрос о других видах оружия массового уничтожения…

– Хватит! – заорал Кэл.

– Для начала хватит, – согласился я.

– Идиот, ты что, собираешься нести это на подпись Президенту?

– Собираюсь, – сказал я. – Мы с тобой год с лишним протираем штаны в этом заведении и в основном пишем речи да открываем лечебницы для увечных кошечек. Теперь… Я хочу, чтобы у меня были дети, но не хочу, чтобы они жили под нависшей бомбой, как тридцать лет прожили здесь присутствующие. И вот у нас появился единственный шанс, такое выпадает раз в жизни – мы сможем жить без бомбы…

Я думал, что Кэл опять сорвется на крик, но он выдержал марку – достал блокнот, что-то нацарапал, с треском выдрал листок и бросил передо мной на стол. Прошение об отставке, как я и ожидал.

– А я-то думал, что ты ничего не боишься, Кэл… – сказал я, но он уже выбегал из комнаты. – Ну, а вы, Дик?

– Я не политик, – сказал Стэндиш. – Моя обязанность – охранять Президента, пока он находится у власти. Чем я намерен заниматься и впредь, с вашего позволения.

– Ну, а все-таки? Что вы-то обо всем этом думаете?

В его лице что-то изменилось:

– Да ничего я не думаю, Рой. Я это плохо умею. Просто мне надоело все время помнить, что и я, и мои дети, мои друзья – все живут который год под нависшей бомбой…

Итак, один союзник у меня все же был, и он стоил многих. Было страшно, но отступать мы не могли.

– Значит, так, – деловито начал Стэндиш. – Я вызываю всех своих парней и утраиваю посты. Нужно связаться с командованием округа и развернуть вокруг Уайтхауза надежные десантные части. Возможно, придется ввести в столицу танки. Списки всех, кого следует немедленно арестовать, я подготовлю через полчаса.

– Очень мило, – сказал я. – Может быть, затребуем еще и авианосец? Дик, мы не в Гондурасе.

– Вы болван, – сказал он. – Вы хорошо представляете, что начнется вслед за оглашением обращения к нации? Военные… Следует ожидать всего.

– Я считаю, что у нас это невозможно. Парашютисты вокруг Уайтхауза, танки на улицах, аресты по спискам… Дик, мы с вами не диктаторы, вернее, Президент не диктатор и не может действовать, словно какой-нибудь латиноамериканский генерал. Наши двухсотлетние традиции…

– Вы серьезно?

– Да, – сказал я. – Нужно же во что-то верить, Дик. У нашей страны, нашей системы немало недостатков, я согласен, но, несмотря ни на что, мы остаемся демократическим государством, и я не допущу никаких командос вокруг Уайтхауза, танков на улицах и арестов.

– А вы помните, как десять лет назад вас и вам подобных лупила полиция, когда вы протягивали им цветы?

– Ах, вы и это знаете. Ну, разумеется… – сказал я. – Помню. И именно потому не хочу действовать теми же методами. Все. Немедленно соберите журналистов в Голубом зале.

Он, я чувствовал, хотел бы возразить, но долголетняя привычка к дисциплине взяла верх – он молча щелкнул каблуками и вышел. Я направился к Президенту.

Президент подписал и обращение к ООН, и меморандум к ядерным державам, и через полчаса я зачитал оба документа собравшимся в Голубом зале репортерам. Голубой зал мы выбрали не случайно, там самые широкие в Уайтхаузе двери, но все равно троих едва не затоптали, когда журналисты ринулись прочь, спеша в свои редакции и студии. Произошло неслыханное в нашей истории – торопясь донести такую новость до слушателей и читателей, ни один репортер не задал ни одного вопроса…

То, что началось потом, было похлеще пожара в сумасшедшем доме. С экранов телевизоров как ветром сдуло ковбойские фильмы, «мыльные оперы», полуобнаженных красоток и даже рекламу. На экраны хлынули обозреватели, комментаторы и интервьюеры. Ребята Гэллапа носились по улицам, теряя подметки.