Мы не пыль на ветру - [2]
Макс Вальтер Шульц родился в 1921 году, и к концу войны ему исполнилось 24 года. Писатели его биографии и жизненного опыта вступали в немецкую литературу в первые послевоенные годы. Однако Шульц нескоро стал писателем; после войны он был рабочим, затем учился в педагогическом институте, работал школьным учителем. Позднее он окончил Литературный институт имени Иоганнеса Бехера в Лейпциге и преподавал там. В печати он выступал редко и только как критик. Роман «Мы не пыль на ветру», вышедший в 1962 году, когда его автору уже исполнилось сорок лет, — первая книга Макса Вальтера Шульца. Писатель дал неторопливо вызреть впечатлениям молодости, и ему удалось найти свой угол зрения на жизненный материал, уже затронутый его предшественниками. Книга имела большой успех, лишенный налета какой-либо сенсационности. О ней и сегодня говорят и пишут как о явлении, оставившем заметный и прочный след в немецкой литературе.
В большинстве немецких книг о годах второй мировой войны действие происходит в конце ее, и это не случайно: именно на развалинах гитлеровского рейха решался вопрос о будущем немецкого народа. Роман Макса Вальтера Шульца тоже начинается в самые последние дни перед капитуляцией, когда гитлеровские заправилы бежали, словно нечистая сила перед наступлением дня (первая часть носит подзаголовок «Петухи кричат поутру»), но захватывает и несколько месяцев послевоенной жизни, когда в стране начинался сложнейший процесс всеобщей перестройки. Цель автора — не только показать, как рвались старые связи и рушилась обанкротившаяся система взглядов и представлений, но и проследить, как намечались новые связи с жизнью и людьми.
В книге много героев, хотя непосредственного сюжетного действия в ней сравнительно мало; композиционно она, в сущности, построена из нескольких взятых крупным планом сцен, в которых автор с немалым мастерством сталкивает своих героев. В сравнении с другими книгами писателей ГДР о годах войны роман Макса Вальтера Шульца кажется менее автобиографичным. Это не значит, что жизненный опыт автора не отразился в романе; наоборот, не случайно главный герой книги, Руди Хагедорн, родился в том же 1921 году, что и его создатель, и в той же местности Германии — в Рудных горах, и если родной город Шульца зовется Шейбенберг, то город, в котором родился Руди, носит подозрительно похожее название — Рейффенберг; на последних страницах Руди, как и Макс Вальтер Шульц, принимает решение стать школьным учителем и т. д. Но разворот действительности в этой книге более эпичен; нити действия в ней но сходятся к одному персонажу, и если, например, в «Приключениях Вернера Хольта» за героем почти всегда можно увидеть рассказчика (несмотря на то, что книга написана не от первого лица), то в романе Шульца сделать это нелегко; в этой книге следует говорить по крайней мере о четырех главных персонажах, о четырех представителях одного и того же поколения немецкой молодежи, проходящих «проверку историей». При этом внимание автора обращено не столько на калейдоскоп бурных и трагических событий того времени, сколько на внутренний мир героев, который писатель умеет воссоздавать пластично и сильно, раскрывая за каждым поворотом мысли, за каждым взрывом чувств соотнесенность с процессами объективного мира.
В рецензиях на роман «Мы не пыль на ветру» часто упоминается имя Томаса Манна; действительно, творческая манера Шульца имеет самое непосредственное отношение к строю манновской «интеллектуальной прозы» с ее идейной насыщенностью, стремлением философски осмыслить эмпирический поток жизни. В школе Томаса Манна учился автор этой книги раскрывать диалектику частного и общего, чувственного и рационального, использовать лейтмотивы и ассоциативные связи, позволяющие свободно обращаться с материалом, нарушая хронологическую последовательность событий. Через Томаса Манна прежде всего идет связь этой книги с традицией немецкого «романа воспитания», предполагающего широкое исследование личности в ее связях с обществом.
Следует назвать тут и Арнольда Цвейга и его романы, в которых так мастерски переплетена личная судьба героя, оказавшегося на чуждой ему войне, с глубоким осознанием несправедливости самой войны и породившей ее общественной системы. Как и в книгах Арнольда Цвейга, герои романа Макса Вальтера Шульца много рассуждают и спорят, что, казалось бы, трудно представить себе в тех условиях, в которых они находятся. Однако эти диспуты на боевых позициях в ожидании атаки противника или среди развалин первых послевоенных дней не противоречат художественной правде; они комментируют хаос военных событий, позволяя читателю понять их закономерность и взаимную связь. Нигде не философствуют так мало, как на войне; нигде так много не спорят о смысле жизни, как в книгах о войне.
Вместе с тем в романе Макса Вальтера Шульца, как и у Арнольда Цвейга, мы не найдем ни описаний кровопролитных сражений, ни апокалипсических картин разложения и смерти, для чего, казалось бы, действительность двух мировых войн дает полное основание. Здесь нет бегства от трудного и сложного жизненного материала. Наоборот, эта подчеркнутая сдержанность (характерная в той или иной мере для всей литературы ГДР) внутренне полемична. Среди книг о второй мировой войне, вышедших на Западе, и прежде всего в Федеративной Республике Германии, есть немало таких, которые словно полностью сотканы из картин ужасов и страданий и не оставляют читателю ни проблеска надежды, ни мысли о возможности сопротивления. Читать подобные книги страшно, и авторам их не многое надо было выдумывать: во второй мировой войне можно найти достаточно примеров многоликой и безжалостной смерти, и с этой точки зрения ее действительность превосходит самые страшные фантазии. Правдивость таких книг весьма условна, как и весьма условна их антивоенная направленность. Потрясая читателя скоплениями ужасов, они чаще всего только уводят от осознания причин войны, внушают мысль о невозможности с ней бороться, оправдывают жестокость человека, вынужденного обороняться от жестокого мира. Цель каждой реалистической книги о войне другая — не потрясти, а попять. Ужасам войны писатель-реалист противопоставляет не истерический крик, а смелое осознание причин и следствий, или, говоря словами Арнольда Цвейга, «осторожное и беспощадное проникновение мысли в запутанную ткань жизни».
В центре повествования — раскрытие мира чувств и переживаний бывшего крестьянина, а затем солдата вермахта, взятого в плен во время Сталинградской битвы.
Повесть «Лётчица, или Открытие молчавшей легенды» о том, как в 1944 г. в сумятице немецкого отступления встретились советская летчица Люба и немецкий ефрейтор «рыжий увалень» Бенно Хельригель. Щемящая, пронзительная история военной встречи продолжается спустя почти тридцать лет в Москве, куда Бенно приезжает на похороны Любы.
Творчество Владимира Бараева связано с декабристской темой. Ом родился на Ангаре, вырос в Забайкалье, на Селенге, где долгие годы жили на поселении братья Бестужевы, и много лот посвятил поиску их потомков; материалы этих поисков публиковались во многих журналах, в местных газетах.Повесть «Высоких мыслей достоянье» посвящена декабристу Михаилу Бестужеву (1800–1871), члену Северного общества, участнику восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Действие развивастся в двух временных пластах: прошлое героя (в основном события 14 декабря 1825 года) и его настоящее (Сибирь, 1857–1858 годы).
Роман известной японской писательницы Савако Ариёси (1931–1984) основан на реальных событиях: в 1805 году Сэйсю Ханаока (1760–1835) впервые в мире провел операцию под общим наркозом. Открытию обезболивающего снадобья предшествовали десятилетия научных изысканий, в экспериментах участвовали мать и жена лекаря.У Каэ и Оцуги много общего: обе родились в знатных самурайских семьях, обе вышли замуж за простых деревенских лекарей, обе знают, что такое чувство долга, и готовы посвятить себя служению медицине.
Книга британского писателя и журналиста Р. Уэста знакомит читателя с малоизвестными страницами жизни Иосипа Броз Тито, чья судьба оказалась неразрывно связана с исторической судьбой Югославии и населяющих ее народов. На основе нового фактического материала рассказывается о драматических событиях 1941-1945 годов, конфликте югославского лидера со Сталиным, развитии страны в послевоенные годы и назревании кризиса, вылившегося в кровавую междоусобицу 90-х годов.
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.