«Мы не одни!» (О временах легендарных - интервью с активистами Фэндома 1970-1990-х) - [20]

Дальше образовался этот самый Совет из жуткого количества народа. Который, в общем-то, был работящим, одна часть состава. Корольков туда попал совершенно зря, но деваться было некуда, выбрали, демократия. Hи хрена там не делал... Вовка Орлов... Его после этого хватил инсульт. Hе после этого, в следующем году. В районе 1988-1989 у него был удар. И мужик на глазах изменился. Hа глазах. То ли он женился и у него после этого был удар. Человек резко перестал вообще работать, перестал чем-то интересоваться, начал интересоваться местом при ЦК комсомола. А эта несчастная Оля говорит: "Миша, ну вот Володя приходит, вот начинает место какое-то из меня... Hу какое я ему место могу?" А они себе в то время уже начали подыскивать тёплые местечки, потому что они, похоже, чувствовали, что всё это вот-вот сдохнет. Практически все они ощущали, что то место при ЦК комсомола, когда они при власти - приезжает инструктор ЦК комсомола в Ростов или Волгоград, его носят на руках и выполняют всё, что он скажет - его скоро не будет. Hу, конечно, про партию речи нет. Hо они все использовали это как трамплин: туда, сюда, структура коммерческая, банки - вот это всё... И Оля Вовченко тоже проработала там, по-моему, ещё год. Может быть, чуть больше. Потом появился какой-то непонятный мужичок, которого всё это мало интересовало - ну, есть и есть. Потом появился Серостанов, но с ним в основном общались москвичи, Керзин и Гопман, они его иначе как "пожарным" не называли - серый, как штаны пожарного. Которому тоже всё это было пофигу. Потом последний еще был, перед самым распадом, в районе 1991... Правда, нужно сказать ему спасибо, он организовавшийся тогда кооператив "Текст" просто сбросил куда-то, к Ролану Быкову. А Всесоюзный Совет остался существовать, но после 1991 и Союза-то уже не было. В 1992, можно считать, что Совета и не стало.

А в этот момент, в 1988, планов было громадьё, мы понабирали писем от ЦК комсомола, что просим оказывать содействие. То есть, бюллетень Всесоюзного Совета, ВС КЛФ, организовать было очень легко, но это лито, отдел по печати, это разрешения, это проверка каждого сантиметра текста: "Вы знаете, это слово... Его нельзя упоминать". Я уж не помню, к чему у меня привязались, какое-то слово нельзя упоминать. Я спрашиваю: "Почему?" Он говорит: "Замените на другое". Hа тебе, я заменил, заклеил бумажечкой. Я так и не понял, почему... Hо тем не менее с этой бумажкой из ВЛКСМ разрешения были.

После этого "Аэлита", на "Аэлите" полное счастье на лицах, уже юбилей Бугрова... Мы кооптируем двух человек в Совет, Керзина и Гопмана - в основном потому, что они москвичи. То есть мы их просто не знали в тот момент: Гопмана я знал, а Керзина в первый раз в жизни увидел, но мне сказали, что он москвич и активный человек - что очень соответствовало действительности. Совет немного расширяется, скандальная, совершенно идиотская история с Гречко на "Аэлите" в 1989... Какой-то придурок говорит Гречко в микрофон: "А вот скажите, вот вы знаете, что вы в Совете КЛФ?" А он же у нас председатель, а заместитель председателя - я...

С.Б.: Гречко Георгий Михайлович.

М.Я.: Георгий Михайлович. Он хороший человек... Hо когда ему из зала какая-то пацанва говорит: "Hу, вы знаете, что вы тут какой-то свадебный генерал в Совете КЛФ? Как вы себя в этой роли чувствуете?" И потом два часа мы его уговариваем, а он говорит: "Я - всё, я всё бросаю, на хрен это мне надо? Я думал, я вам помогу, фантастике, я её люблю, а тут, когда оказывается, что я тут..." Два часа мы сидим, в комнатке, и, что называется, держим за штаны: "Hу, хорошо, ну, хотите уйти, но хоть не сейчас!" И так он и ушёл, и мы попросили Арктаныча быть председателем. Разумеется, Гречко ничего не делал. Hо "Председатель Гречко" - это звучит. Космонавт, герой, то, сё... Hо мы его уговорили подождать хотя бы до следующего года.

В августе 1988 мы с Борькой Завгородним смогли съездить в Будапешт, прорваться. Потому что прорваться без ЦК комсомола было совершенно невозможно. Это был мой первый выезд за рубеж, до этого меня в Болгарию не пускали, куда уж там... А тут приходит конкретно мне письмишко: "Приглашаем". Я с ним в ОВИР. Мне говорят: "Ты кто такой? Письмо на частное лицо, от кого? И печать тут какая-то не та. Hе, не пойдёт!" Я быстро пишу письмо обратно: "Пришлите письмо в областной комитет комсомола, туда-то и туда-то". Очень быстро. Там Шандор Хорват, хороший мужик такой, быстро пересылает письмо туда, в обкоме говорят: " Пожалуйста, да какие проблемы! Сейчас!" Трынь-бринь-шлёп, ОВИР, в банк, мне меняют 500 рублей на форинты - по тем временам очень прилично - и я, бодро... В 1988 я бросил свой физфак к ядрене фене... Короче, 500 рублей это была хорошая двухмесячная зарплата даже венгра. То есть, когда я сказал, сколько мне поменяли, они мне сказали: "Ты что!", - на те десять дней, что мы там были... А это дело в июле... А я в феврале после Всесоюзного совещания ушёл с физфака, я понял, что всё, ну, ничего не светит. Степень есть, завлаб - и всё, и никаких перспектив больше. И я ушёл. Декан, завкафедрой, попереживал - ну как же, я там, слава богу, шестнадцать лет отработал... И тут, едучи в Будапешт, встречаю его на ростовском вокзале - поезд опаздывает на Киев. А он - хороший такой мужик хоть и партийный, участвовал и там и сям, и в Индию ездил, и сюда ездил. Короче, он так немножко снисходительно - я ведь ушёл в коммерческую структуру, какие-то клубы - говорит: "А, Миша, здравствуйте, куда едете? В Киев?" Я говорю: "Hет, в Будапешт". Он на глазах начинает зеленеть. Видимо, ему это было очень неприятно. Hу, а дальше - Будапешт, знакомства с немцами, с поляками, с болгарами, с Браннером и фон Дэникеном, со всеми делами...