«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - [59]

– Приказ остается прежним, – сказал он Шапошникову, – ты же должен понимать: и на меня давят сверху! – Глаза у Гришина сверкнули болью и обидой, он отвернулся, скрипнув зубами.

Политрук Андрей Александров после лечения в госпитале в свой полк вернулся в разгар боев. По дороге на фронт ему удалось заехать домой, поэтому на передовую он попал с хорошим настроением, свежий и энергичный. Политрук Иван Пилипенко, заменявший его на должности комсорга полка, как раз уехал на курсы, и Андрей вновь стал комсоргом.

Когда он пришел в батальон, которым после гибели Нагопетьяна командовал лейтенант Максимов, там готовились к бою. Наступление было назначено на 13 часов, но гитлеровцы, заметив, что батальон русских накапливается для атаки в ложбинке, начали сильнейший минометный обстрел. Только Андрей успел перекинуться с комбатом парой фраз, как Максимова ранило осколком близко разорвавшейся мины.

– Ну вот, политрук, командуй теперь ты, раз здесь оказался. – Лейтенант, морщась, зажимал ладонью плечо, куда попал осколок.

– Санитары, быстро в санроту комбата! – крикнул Андрей и побежал в цепь. «Человек сто пятьдесят нас», – быстро прикинул он, оглядев ложбинку и поле, в котором залег батальон.

Гитлеровцы, не менее сотни, треща автоматами, быстро приближались, несмотря на глубокий снег.

Никакой проводной связи с ротами не было, и Александров лишь перебежками успел обойти участок обороны роты – метров триста-четыреста.

Первую атаку немцев они отбили довольно легко. Гитлеровцы отошли в овраг. Через полчаса они полезли снова, еще напористей. Отбили ее – через полчаса третья атака. И опять немцев поднялось не менее сотни.

Александров, переползая от одного бойца к другому, обходя убитых, успевал сказать кому слово, кому фразу, подбадривал, успевая и изредка стрелять по набегавшим фигуркам гитлеровцев.

В начале четвертой атаки он услышал с правого фланга: «Пулеметчика убило!» Перебравшись туда, Андрей быстро осмотрел пулемет – цел, лента есть. Второй номер был ранен, но помогать может. Немцы пристрелялись, пули стучали в двух шагах. Он быстро перенес пулемет левее за бугорок и открыл огонь.

Человек двадцать гитлеровцев, бежавшие на него метрах в двухстах, залегли от первой же длинной очереди. Еще очередь, еще – откатываются, но с десяток гитлеровцев не поднимутся больше никогда.

Кто-то из своих закричал с правого фланга, и Андрей, смахнув со лба пот, пригибаясь, потащил пулемет туда. Успел вовремя: пулеметчик на фланге был убит, против трех десятков немцев отстреливались из винтовок несколько наших бойцов.

Пулемет Александрова заработал сразу, лента шла хорошо. Гитлеровцы сначала залегли, отстреливаясь с места, а потом поодиночке начали отходить. Когда кончилась лента, Андрей огляделся по сторонам. Фигурки бойцов были видны везде, но кто из них жив – не поймешь. Впереди залегли группы гитлеровцев. Из оврага, где они укрылись, больше не стреляли. Тихо было и по сторонам.

Незаметно стемнело, поднялась поземка. С трудом разогнувшись, Андрей привстал из-за пулемета. Он ползком обошел участок обороны батальона. Из командиров рот остался один, мальчишка-лейтенант, из взводных – двое, такие же пацаны.

По ложбине ходили двое санитаров, отыскивая еще живых раненых.

Александров прикинул, что живых из всего батальона осталось не более сорока-пятидесяти человек. Он приказал пятерке бойцов сползать к убитым немцам и собрать их оружие, а сам пошел на НП батальона.

Двое связистов, только что вернувшихся с линии, проверяли слышимость.

– Связь есть? – устало спросил Александров.

– Есть, товарищ командир, – простуженным голосом ответил связист.

– Дай Первого.

– Кто там есть живой? – скоро услышал Андрей в трубке знакомый голос Фроленкова.

– Слушаю, товарищ Первый, Александров.

– Андрей? Ты разве живой? – радостно закричал Фроленков. – А мы с Михеевым уже по сто грамм выпили за твой упокой. Немедленно ко мне! Знаю, что комбат ранен. Оставь за себя ротного. Трофеи взял? Молодец, неси сюда…

Штаб полка был в полутора километрах, и Андрей, с трудом переставляя ноги, пришел туда в полной темноте.

В блиндаже было темно, и только здесь он почувствовал, как устал за этот день.

Вытряхнув из противогазной сумки на стол Фроленкову десять пистолетов, Андрей сказал:

– Автоматов еще штук двадцать, там оставил.

– Ты не кушал? Ну-ка по сто грамм, теперь за то, что ты живой.

На столе были банки с консервами, котелки, лежали ломти черного хлеба.

– Да я же не пью совсем… – начал отказываться Александров.

– Михеев, как это ты своего комиссаренка до сих пор пить не выучил? – рассмеялся Фроленков.

Андрей все же проглотил водку, пожевал тушенки с хлебом и, видя, что Фроленков и Михеев, заговорившись, не обращают на него никакого внимания, прилег в углу на полушубке.

– Да, каких людей теряем, – понурив голову, говорил Фроленков, – Нагопетьяна убили, Тарасов ранен, Рак Анатолий убит, Аверин – такой прекрасный человек – убит. Прокуратов ранен, Баранников убит. Геройский был человек, полюбил я его. Думали, и тебя, Андрей, убили. Игоря Максимова тоже жаль. Он ведь к нам как штрафной пришел, разжаловали его за пустячное, в общем-то, дело. Через три дня взвод принял, через неделю – роту, еще дней через пять – батальон. В штабе его хотел оставить…