«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - [54]

– Приготовиться к бою! – дал команду майор Гогичайшвили. – Пулеметы – за мной!

Шапошников посмотрел на колонну в бинокль: не меньше роты, тянут орудие. Несколько саней.

Обойдя занявших оборону по окраине деревни своих людей, Шапошников заметил, что командир полка опять лежит за пулеметом. Сам он залег с сержантом Петровым.

– Сколько у тебя на сегодня, Михаил? – спросил его Шапошников. Петрова, лучшего пулеметчика полка, он хорошо знал и уважал за хладнокровие и мастерство.

– Сегодня тринадцать, а всего – к ста подходит, – поправляя прицел, ответил Петров.

Майор Гогичайшвили дал длинную очередь по растянувшейся колонне, тут же быстро защелкали выстрелы из винтовок, заработал и пулемет Петрова.

Немцы, не ожидавшие, что деревня занята противником, и попавшие под прицельный пулеметный огонь, частью сразу побежали в ближний овраг у леса, частью залегли. Но через минуту-другую и эти, сориентировавшись в обстановке, бросив орудие и обоз, поползли к оврагу.

– Как бы их выкурить оттуда? – Гогичайшвили показал на овраг.

– Местность открытая, подождем. А если и уйдут оврагом, так перехватим в другом месте.

За последние дни это был не первый случай, когда полку приходилось вступать в бои с двигавшимися параллельно колоннами противника. Если замечали это, то по обстановке, или вступали в бой, или спешили до ближайшей деревни – занять выгодные позиции. Поэтому Шапошников и был уверен, что эту рассеянную роту немцев они еще встретят.

Лейтенант Тюкаев, ходивший с группой бойцов комендантского взвода на дорогу, где они обстреляли колонну противника, доложил Шапошникову:

– Пятнадцать убитых. Раненых они, видимо, все же с собой утащили. Орудие исправно, опять Беззубенко разбогател.

– Сколько всего получается за эти сутки?

– Считая с итогами ночного боя, то восемьдесят убитых, двадцать пленных. Наши потери – двое убитых, четверо раненых, – доложил Тюкаев.

– А ты хорошо посчитал? – удивился Шапошников. Потери немцев показались ему слишком большими по сравнению со своими.

– Все точно, ровно восемьдесят, никого не забыл, – с нарочитой обидой ответил Тюкаев.

– Иди, пиши донесение.

День был действительно на редкость удачным. Обычно во взятых деревнях находили всего по несколько трупов гитлеровцев, хотя повозиться приходилось порядком, а тут сразу сотню вывели из строя, да сколько должно быть раненых, и все это со своими минимальными потерями. «А мальчишки-то где? – вспомнил Шапошников. – Если бы не они, то и у нас не было бы такого успеха».

– Алексей Дмитриевич, – окликнул он комиссара полка Наумова, – а где те двое ребятишек, что нас на немцев навели?

– Эх, и я не подумал их отблагодарить, – расстроился Наумов. – Где теперь их искать… Я и в лицо их не запомнил.

– Я тоже в темноте не разглядел и даже имен не спросил, – с огорчением сказал Шапошников.

Отдыхать долго не пришлось, на горизонте опять показались дымы от горящих деревень. С наступлением сумерек колонна управления полка, спецподразделения и обозы пошли на запад, догонять свои роты, связи с которыми не было почти сутки.

На следующий день в одной из отбитых у противника деревень в штаб к Шапошникову приехал майор Кустов. Шапошников не видел его с начала наступления, штаб дивизии шел на переход сзади. Если уж Кустов приехал в полк, то по важному делу, понял Шапошников.

– Мороз какой! Продрог как собака! Нет ли чего погреться? – обметывая валенки от снега, спросил Кустов. – Как вы устроились! – позавидовал он, осматривая избу. – Тепло, даже стол есть. А мы и спим, бывает, прямо в санях. Жгут, сволочи, все подчистую.

– Неужели без охраны? – Шапошников посмотрел в окно.

– Как же, на двух санях приехал, с пулеметом теперь не расстаюсь.

Шапошников знал, что Кустов под Ефремовом чуть не угодил в плен. Ехал на машине без охраны, только с адъютантом Гришина, и на окраине города въехал в колонну немецких автомашин. Каким-то чудом ему тогда удалось уйти. Выручил пистолет и быстрота реакции. А адъютант, лейтенант Серый, и шофер попали в плен. После этого случая майор Кустов в полки ездил только с охраной.

– Приказ командира дивизии привез. От этого места, – Кустов отчеркнул на листе бумаги карандашом, – зачитать личному составу.

«…Учесть, что перед фронтом дивизии действуют разбитые в боях 512-й и 63-й пехотные полки, поэтому только дерзкие с нашей стороны действия приведут к полному разгрому противника. При наступлении не выжимать и не отталкивать противника, а окружать и уничтожать его, не боясь за фланги».

«Мы так именно и делаем», – подумал Шапошников.

– Полковник Гришин просил передать всему личному составу благодарность, а на тебя и Гогичайшвили, скажу по секрету, наградной подготовили, на Красное Знамя. И шпалу вторую готовь, представление оформлено, – улыбнулся Кустов.

Шапошников по его глазам и загадочной улыбке понял, что Кустов хочет рассказать что-то интересное.

– А у нас-то вчера что было… Вечером заняли немецкие блиндажи. Впереди полки, никого не ждем, как вдруг кто-то из связистов докладывает: идет колонна с востока, и танк впереди. Гришину доложили, к бою приготовились. А было нас здесь всего человек тридцать. И ночь, мороз, ни зги не видно. Танк этот заехал на блиндаж, вылез из него немец, сняли его быстренько. А тут и колонна подошла, точно – немцы, человек пятьдесят, к бою не готовы. И какая, представь, ситуация: и бой не начнется, и не знаем, кто кому должен в плен сдаваться. Переводчик через Гришина кричит: «Сдавайтесь. Вы у нас в тылу!» А они в ответ: «Почему в тылу, когда справа еще наши, а тут должен быть штаб нашего полка». Ну, немцы подумали, посовещались и пошли все же сдаваться. Всей колонной. Половину штаба пришлось на охрану пленных ставить. Мало ли чего. Вдруг передумают.