Мы над собой не властны - [196]

— Я и не знала, как много теряю, — сказала Эйлин.

И поскольку невозможно было выразить, что чувствуешь, не рассказывая всю историю своей жизни, она просто взяла вилку и стала есть, чувствуя, как по лицу неудержимо расползается улыбка, и надеясь, что они увидят в этой улыбке нечто большее, чем обычная вежливость.

Эпилог 2011

Стояла мутная, душная жара. Все вокруг еле ползали, будто сонные мухи. Он велел открыть все окна в аудитории, включил вентилятор под потолком, и все равно воздух давил плотной массой. В преддверии выпускных экзаменов приходилось напихивать в каждое занятие как можно больше сведений, а он этого не любил. Обычно в хорошую погоду старшеклассники готовы были на все, лишь бы не учиться, а сейчас до того раскисли от жары, что казалось, будто они внимательно слушают. Никто не рисовал мелком на листочке бумаги здоровенный член, чтобы потом прихлопнуть на спину товарищу. Когда попросишь прочитать что-нибудь вслух, они не валяли дурака, читая писклявым голосом, или до невозможности растягивая слова, или подхватывая хором последнее слово в предложении. Поначалу ему нравились такие дремотные дни, но, набравшись опыта, он стал их недолюбливать — в такие дни он явственно ощущал границы своих возможностей как преподавателя. Что делать, нет предела совершенству. Он почти обрадовался, когда Кармине Приоре, подбросив учебник в воздух, потребовал закругляться и отпустить их сегодня пораньше, — по крайней мере, хоть какой-то проблеск жизни.

К концу занятия он поймал себя на том, что не помнит, о чем только что шла речь, какую мысль он собирался изложить и вообще какую книгу они обсуждают. Обернулся к доске, но и там не нашел подсказки, только одно подчеркнутое слово: «Эмпатия». Должно быть, он сам его и написал. Незаметно бросил взгляд на переднюю парту: Кафка, «Превращение». В голове мелькнуло: «Альцгеймер», и его охватил ужас. Ему всего тридцать четыре!

Спокойно, вдох-выдох. Надо успокоиться. Знает он «Превращение». И ребят этих знает: вот Ник Инделикато, и Томми Долтон, вот Марвин Нери, вот Брендан Кинг, а вот Кармине Приоре — дрыхнет, как всегда. Он резко хлопнул ладонью по столу — мальчишка так и дернулся.

А он сам — Коннелл Лири. Для друзей — Коник, для учеников — мистер Лири. И останется для них мистером Лири, когда им самим стукнет сорок и у них будут собственные дети.

Он попытался стряхнуть оцепенение, но в голове оставалась дурная, точно спьяну, пустота. Страх усилился. Это не сон! Вполне реальный кабинет, общий с коллегой, преподавателем истории, на стенах карты Древнего мира и современные, портреты Шекспира и Томаса Джефферсона, репродукция в рамке — Давид, «Смерть Сократа». Пауза все длилась, напряжение нарастало, ученики оживились и начали перешептываться.

— Тихо! — рявкнул он. — Тишина!

Услышал свой голос будто со стороны — совсем не в его стиле, больше похоже на косных напыщенных учителей из кинофильмов. Нужно срочно что-то делать, если он хочет сохранить дисциплину.

Коннелл подошел к отцовскому письменному столу:

— Я готов ждать хоть весь день, пока вы надумаете учиться всерьез.

Еще одна пауза — долгая и безрезультатная.

— Сейчас мы проведем эксперимент. Возьмем дело образования в собственные руки. Объясните мне материал сегодняшнего занятия, словно я понарошку его не знаю. Пусть кто-нибудь выйдет к доске и будет за преподавателя.

Раздался преувеличенно громкий стон.

— Не нравится — можно устроить внеочередную контрольную, — отрезал Коннелл.

Ропот стал громче.

Он выбрал ученика с задней парты — Джастина Никса, мальчишку с круглым добродушным лицом и великолепным пренебрежением к грамматическим условностям английского языка. Джастин под общий хохот ткнул себя пальцем в грудь и завертел головой, будто думал, что позади него еще кто-то сидит.

— Ладно, иду, мистер Лири! — Джастин встал и, высоко задирая ноги, прошествовал к доске. — Так, ребята, я буду мистер Лири!

Коннелл вручил Джастину кусочек мела:

— Приступайте! Что нам известно? И что нужно выяснить?

Он рухнул на стул. В комнате, набитой разморенными от жары студентами, было душно как в парилке. Голос Джастина доносился приглушенно, словно со дна бассейна.

Джастин не говорил о «Превращении». Он пародировал, как мистер Лири стоит у доски, поправляет очки и трет себе макушку. И ведь как точно подметил, поганец! Через минуту этой пантомимы Коннеллу стало легче дышать. Мальчишки с интересом ждали его реакции.

— Спасибо, ты мне очень помог, — сказал Коннелл, стараясь говорить иронично.

Не надо им знать, что так и есть на самом деле.

— Я думаю, это выступление было крайне поучительным для всех. Похлопаем!

Разразился гром аплодисментов, с улюлюканьем и маханием руками — мальчишки выпускали накопившуюся энергию. Коннелл вызвал к доске другого, затем третьего. Оба что-то сказали о книге. Затем Коннелл встал, стараясь чувствовать себя посвежевшим и полностью владеющим собой.

— А теперь подумайте-ка вот о чем, — начал он. — Едва открылась дверь, как родители Грегора, увидев гигантского жука, мгновенно признали своего сына. Никому из вас это не показалось странным? Почему они не бросились искать Грегора где-нибудь в шкафу? Не посмотрели в окно — вдруг он выпрыгнул и сломал себе ногу? Почему они сразу предположили, что он превратился... Тревор, во что он превратился, напомни?