Мы начинаем в конце - [13]
— По-моему, для него это только в минус.
— К Стар пойдешь?
— Она ведь сказала тебе, что видеть меня не хочет.
Уок нахмурился, Винсент улыбнулся.
— Я ж по тебе как по книге читаю, Уок. И всегда так было. Ты вот выдал, что Стар нужно время; ну не бредятина ли, думаю. Тридцать лет — куда еще-то? Потом рассудил: она права. Иногда за событием стоит слишком много. А у тебя-то с Мартой как?
— Марта… мы больше не общаемся.
— А подробнее?
Уок откупорил вторую банку.
— Ночь после приговора мы провели вместе. Она забеременела.
Винсент пристально смотрел на футбольное поле.
— Отец у нее священник. Да ты знаешь. И про должность его, и про характер.
— Вот же дерьмо.
— Полнейшее.
— Марта мечтала о рукоположении. Хотела пойти по святым отцовским стопам.
Уок откашлялся.
— Короче, он ее заставил… сделать аборт. Для ее же блага. Мы, типа, сосунки, куда нам… Только, знаешь, некоторые вещи — они… через них не перешагнуть. Ладно бы сам преподобный Мэй; его взгляды я еще стерпел бы. Но Марта! Она смотрела на меня, а видела собственную ошибку.
— А ты что в ней видел?
— Я-то? Я видел в ней всё. Целую жизнь — такую, как у моих родителей: пятьдесят три года душа в душу, сын, дом, общая судьба…
— Марта замужем?
Уок пожал плечами.
— Шесть лет назад я отправил ей письмо. Перед Рождеством. Вытащил, знаешь, старые снимки; раскис. Она не ответила.
— Еще есть время все уладить.
— То же самое касается тебя.
Винсент поднялся.
— Я, Уок, на тридцать лет с улаживанием опоздал.
Бар находился в Сан-Луисе: проехать немножко по хайвею, мимо непаханых равнин, и свернуть к Алтанон-Вэлли.
Автомобиль — старый «Джип Команч» — Стар одолжила у Милтона. Климат-контроль не работал, и Дачесс и Робин высунулись в открытые окна, словно пара щенят. Им совсем не улыбалось тащиться поздно вечером с матерью, но делать было нечего. В последнее время такие поездки случались каждый месяц.
Дачесс взяла с собой домашнее задание — проект с семейным древом; все боялась растерять листы, прижимала их к груди как могла крепко, идя парковкой вслед за Стар. Мать проскользнула между двумя пикапами, открыла дверь. Она несла футляр с гитарой. Джинсовые шорты-обрезки оголяли ползадницы, топ был с большим декольте.
— Зря ты это напялила.
— Ничего ты не понимаешь.
Дачесс выругалась вполголоса, но мать услышала, обернулась.
— Очень тебя прошу: не вмешивайся. Следи за братом и не создавай мне проблем.
Дачесс повела Робина к самой дальней кабинке. Подтолкнула на диванчик, сама уселась с краю: она будет защитой, стеной. Потому что в подобных заведениях ее брату не место. Стар принесла им по стакану содовой. Дачесс разложила на столе свои бумаги. Для Робина был припасен чистый лист. Дачесс не забыла и его пенал, и теперь достала оттуда карандаши.
— А мама будет петь песню про мост? — спросил Робин.
— Она всегда ее поет.
— Мне эта песня очень нравится. А ты будешь петь с мамой?
— Нет.
— Хорошо. Потому что мама тогда расплачется, а я на это смотреть не могу.
Дым над переполненными пепельницами, панели и мебель из темной древесины, над барной стойкой гирлянда треугольных флажков. В меру темно. Дачесс расслышала смех. Понятно. Мать пьет с какими-то двумя типами. Не может настроиться, пока не употребит пару опрокидышей.
На столе стояла пиала с орешками. Робин потянулся к ней, Дачесс перехватила его ручонку.
— Не трогай. Знаешь, какими лапами сюда лазают? Прямо после сортира.
Она уставилась в свой проект. Для отца было оставлено место — слишком много места, несколько длинных незаполненных «веток». Накануне отвечала Кэссиди Эванс. Изложила свою родословную, показала плакат. Извилистая, вся из себя благородная ветвь тянулась к Кэссиди аж от самого Дюпона[12]; подача же была столь уверенной, что Дачесс почти чувствовала запах пороха.
— Я тебя зобразил.
— И-зобразил.
Дачесс взглянула на рисунок, улыбнулась.
— Неужели у меня такие здоровенные зубищи?
Она принялась легонько щипать Робина за бока. Он залился смехом столь звонким, что Стар погрозила им обоим: не шумите.
— Расскажи про Билли Блю Рэдли, — попросил Робин.
— Написано, что он не ведал страха. Однажды ограбил банк и скрылся, причем так подстроил, что шериф искал его за тысячу миль.
— Значит, он был плохой.
— Нет, он заботился о своих. Грабил ради друзей, а они всё равно что семья. — Дачесс прижала ладонь к грудке Робина. — Чувствуешь? В тебе пульсирует кровь Билли Блю Рэдли. И во мне тоже. Мы с тобой — вне закона.
— Ты — наверное. А я — вряд ли.
— Нет, мы оба.
— Как же так? Твой папа и мой папа — они разные люди.
— Ну и что? — Дачесс, едва касаясь, взяла Робина за подбородок, приподняла его мордашку. — Рэдли-то мы с маминой стороны. Если наши отцы ни на что не годились, это ерунда. Мы с тобой одинаковые. Повтори.
— Мы одинаковые.
Когда настало время, свет пригасили, для Стар вынесли стул. Она уселась перед посетителями и спела несколько чужих песен и парочку собственных. Один тип — из тех, с кем она выпивала, — после каждой песни свистел, и вопил, и всячески выражал восторг.
— Скоты, — констатировала Дачесс.
— Скоты, — согласился Робин.
— Не произноси это слово.
Вопивший резко встал, махнул в сторону Стар и сгреб пятерней свои яйца. Еще и вякнул что-то, урод, — словно намекнул: могу всякого порассказать. Обозвал их мать недавалкой. Выдвинул предположение, что она — лесба.
Эта захватывающая оригинальная история о прошлом и настоящем, об их столкновении и безумии, вывернутых наизнанку чувств. Эта история об иллюзиях, коварстве и интригах, о морали, запретах и свободе от них. Эта история о любви.
Это моя первая книга. Я собрала в неё свои фельетоны, байки, отрывки из повестей, рассказы, миниатюры и крошечные стихи. И разместила их в особом порядке: так, чтобы был виден широкий спектр эмоций. Тут и радость, и гнев, печаль и страх, брезгливость, удивление, злорадство, тревога, изумление и даже безразличие. Читайте же, и вы испытаете самые разнообразные чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рудольф Слобода — известный словацкий прозаик среднего поколения — тяготеет к анализу сложных, порой противоречивых состояний человеческого духа, внутренней жизни героев, меры их ответственности за свои поступки перед собой, своей совестью и окружающим миром. В этом смысле его писательская манера в чем-то сродни художественной манере Марселя Пруста. Герой его романа — сценарист одной из братиславских студий — переживает трудный период: недавняя смерть близкого ему по духу отца, запутанные отношения с женой, с коллегами, творческий кризис, мучительные раздумья о смысле жизни и общественной значимости своей работы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.