Мы на своей земле - [23]
Наконец, на рассвете зазвонил телефон первого поста. Я вздрогнула, словно от озноба. Взяв трубку, Бадаев слушал. Я впилась глазами в лицо командира. Его осветила радостная улыбка. Я облегченно вздохнула.
— Вот хорошо, так хорошо! Спасибо, Иваныч! — и, повернувшись ко мне, тепло спросил — Измучилась? Все благополучно. Идут с победой.
Мысленно я шла с товарищами, ощущала их усталость, переживала с ними радость удачи. Вот крутой поворот, дальше нужно идти согнувшись. Мне кажется, что я слышу, как пыхтит высокий грузный Зелинский и здесь же шуткой подбадривает себя и товарищей. А вот еще и еще поворот, за ним начинается погребок. Наконец, база!
В дежурную бесшумно вошли не только те, кто выполнял задание, но и остальные бойцы. Бадаев радостно засмеялся:
— Я посылал наверх Иванова и Зелинского, а здесь все?
— А мы поджидали. Думаем: время у нас свободное, спать не хочется, давай подежурим у выхода, мало ли чего бывает… — ответили ребята.
Одобрительно кивнув, Бадаев спросил:
— Ну, как там получилось?
— Взорван эшелон с живой силой противника. Один вагон оказался со снарядами. Мина сработала хорошо, под четвертым вагоном. Мы постояли немного, посмотрели, как все это взлетало на воздух. Едва ли что останется от эшелона. Кроме всего, там высокая насыпь, — докладывал Иван Иванович.
Выслушав мужа, Владимир Александрович добродушно укорил его:
— Ты, Иван Иванович, как обычно, о подробностях умалчиваешь.
— Пусть лучше Константин Николаевич расскажет.
— Давай, Костя, рассказывай ты, да подробнее, а то видишь, — повел Бадаев взглядом, — у людей глаза горят от любопытства. Не всегда ведь такая удача. Садитесь, друзья, — пригласил он партизан.
Иван Иванович Иванов — командир отделения партизанского отряда.
Иван Иванович сел рядом со мной и, опустив голову, задумался. Шумя и толкаясь, люди начали усаживаться поближе к Зелинскому. Закурив, Константин Николаевич начал:
— Почти у выхода за поворотом мы погасили фонари, спрятали их, вышли на поверхность. А там не видно ни зги. Ветер рвет, с ног валит. Погода что надо. Прислушались… Думаем: жандармерия, наверно, попряталась по хатам. Вдруг слышим: ругаются, стреляют в небо, подбадривают себя.
Спустились мы вниз. По дну балки проползли до развилки. Яром пробрались к четвертой шахте, от нее к седьмой, а там противотанковым рвом подобрались к железной дороге. Залегли в лесопосадке. Огляделись… Эге-ге! А мостик-то охраняется конными патрулями. А тут еще и большая прогалина возле него. Но все же уловили момент, — продолжал Зелинский, — поползли… Ваня тянет мину, а я — круг проволоки. Только юркнули под мостик, слышим, скачут. Мы затаились. Проскакали патрули. Иваныч полез на насыпь, а я внизу сторожу. Слышу, он долбит лунку. Заложил мину, пропустил провод под рельс, сполз с насыпи:
— Давай, — говорит, — в лесопосадку. Улова будем ожидать. Разматывай провод, но осторожнее, не тяни крепко, а то сами подорвемся.
Снова залегли, ждем… А ветер все сильнее. Скрипят деревья, звенят провода, столбы гудят. Жандармерия все возле мостика вьется. Я говорю Ивану Ивановичу: — Может их… — А он отвечает:
— Что нам с этих поганцев, подождем зверя покрупнее.
Так пролежали мы почти до рассвета. Продрогли — зуб на зуб не попадает. Я предложил: «Давай уходить. Скоро станет совсем светло, не выберемся…» Вдруг видим, проскочила военная дрезина, за ней — паровоз с двумя балластными площадками. Затем по перестуку рельс догадались — идет большой состав. Из-за поворота блеснули огни. Поезд все ближе… Эх, думаю, не упустить бы! Но Иваныч не сплоховал, вовремя подал команду: «Рви шнур!». Треск, грохот, скрежет железа. Начали рваться снаряды в пятом вагоне. Тут уж совсем… Все в одну кучу смешалось. Вагоны горят, летят с насыпи. С заднего вагона соскочила охрана, давай поливать лесопосадку из автоматов. Мы стали уходить в степь. А тут, как на зло, метель… Кипит вокруг, словно в котле. Заблудились… Дали крюку километров двенадцать, чуть не замерзли в степи. Но посчастливилось, нырнули в катакомбы.
Зелинский потянулся, зевнул.
— Фу, ну и устал! Пошли, ребята, отдыхать!
Я молча сидела возле спавшего тревожным сном Ивана Ивановича. По временам он нервно вскрикивал, бормотал что-то.
В спальню торопливым шагом вошел Бадаев.
— Вставай, друг! — разбудил он мужа. — Возьми людей и быстро иди к выходу в Нерубайское, — и пояснил: — Верховые разведчики сообщили нам, что село оцеплено войсками. Гитлеровцы что-то разнюхивают возле катакомб. Возможно, попытаются проникнуть к нам. Оборону займи в центре выхода первой шахты. На флангах будут Васин и Петренко. В случае, если оккупанты ринутся в шахты, пропустите до поворота и взорвите мину. Если хлынет новая волна, отходите ко второй баррикаде. Но дальше ни шагу. Там узко, им не пройти. Бойцы уже ждут тебя на главной штольне.
Едва освещаемые скупым светом фонарей, лица людей были сосредоточены и суровы.
— Товарищи! — обратился к нам Владимир Александрович. — Верховые разведчики Кужель и Давыденко сообщили нам, что в поезде, взорванном Ивановым и Зелинским, ехало много гитлеровских чиновников. Никто из них не уцелел. Фашисты лютуют. В Нерубайское прибыли эсэсовские карательные отряды, жандармерия. Там уже хозяйничают гестапо и сигуранца. Только что мне передали по телефону, что напротив входов в катакомбы оккупанты установили пушки и пулеметы. Возможно, вступим в бой. Будьте же смелы и мужественны!
