Мы Любим Ингве Фрея - [24]

— Да, но это не может продолжаться бесконечно. Нашему благополучию рано или поздно наступит конец. Вряд ли даже наши дети смогут позволить себе поездки на пляжи в теплые края. Шведы, черт возьми, раскаются, что не ценили родной природы. Они научатся сидеть в лодках на наших озерах, ежиться от прохлады и наслаждаться отечественными жареными сосисками и, музыкой из транзисторов. Шведское лето до сих пор ведь имеет хорошую репутацию среди нас, шведов, благодаря тому, что живы еще люди, с удовольствием вспоминающие, как они когда-то в детстве проводили лето в деревне. Но если туристические поездки за границу будут продолжаться и дальше, то скоро шведы будут вспоминать только испанские пляжи своего детства… Они и знать не будут, что существовала когда-то традиция проводить лето на лоне родной природы… Памятник старины на Выселках может восполнить им такую традицию… И не будет никакой необходимости лгать, утверждая, что памятник старины — это чья-то древняя могила. Сойдут и развалины старого дома… Люди будут приезжать сюда, чтобы посидеть в лодке на озере, которое очень скоро назовут Око Ингве Фрея, и будут очень удивляться, как кому-то в свое время пришла в голову немыслимая идея поселиться и жить здесь, в лесу. То, что здесь хорошо жить летом, они, возможно, поймут, но вот как прикажете понимать, что люди жили здесь и осенью и зимой? Они сразу же заговорят о мрачных осенних сумерках, о зимнем одиночестве и тут же чистосердечно признаются, что ни бельмеса во всем этом не понимают. «Здесь, по всей видимости, когда-то жили люди, — вот что они скажут. И подумают: — Как могли они жить здесь?»

— Ты очень глубокомыслен, — сказала Анита. — Разве так следует разговаривать с девушкой волшебной ночью?

Петтерсон взглянул на Аниту, когда-то оскорбленную подпаском, и вдруг увидел в темноте ее смеющиеся синие глаза, румяные круглые щеки и мягкие светлые волосы.

«Вот что нужно оберегать тебе от нечестивцев и ловцов легкого счастья», — подумал он.

Но вдруг почувствовал себя посторонним наблюдателем, чужаком.

Что же такое Швеция?

Одной летней ночью Петтерсон с приятелем катался на моторной лодке по Стокгольмским шхерам. Они причалили к пристани на острове Мэйя и увидели на ней широкоплечего белокурого парня-гиганта, стоявшего в небрежной позе и мечтательно глядевшего куда-то в ночь.

Приятель Петтерсона восхищенно замер, любуясь парнем, а потом смеясь сказал:

— Черт возьми, Петтерсон. Ей-богу, мне сейчас захотелось стать девкой.

Это была Швеция. Швеция была в нескольких бескорыстно брошенных легких словах.

Швеция — это скромное желание, высказанное летней ночью.

Петтерсон улыбнулся. Он посмотрел на грудь, ноги и бедра Аниты.

— А я, я хотел бы стать сейчас тем типом, — вслух сказал он. — Давай до дна, выпьем эту ночь!.. Но будем пить ее спокойно и долго… Мы — последние.

— У тебя, наверное, было немало таких ночей чя том холодном озере, откуда ты родом? — сказал Петтерсон. — Или не было? Что такой больше не будет — ясно.

Петтерсон отхлебнул глоток из фляжки и передал ее Аните.

— Знаешь, иногда мне хочется нюхать табак, как это делали парни в старину. Представь себе: мы возвращаемся с танцев. Танцплощадка уже далеко, но до нас доносятся оттуда звуки оркестра. Я немного пошумел там, когда очищал площадку от подонков из соседней деревни. У меня в кармане кисет с табаком, а под глазом здоровенный фонарь… И ты, что идешь рядом, любишь меня.

— Я люблю тебя, — сказала Анита.

— Нет, тебе это кажется, — сказал Петтерсон. — Это действует на тебя летняя ночь. Твоя способность критически мыслить отказала под воздействием белой луны и обычной водки.

— Это все равно.

— Чертова лодка протекает! Возьми ковшик!

— Разве это не все равно? Я тебе не нравлюсь?

— Я-то, — сказал Петтерсон. — Я люблю тебя. Но это не все равно. Ты для меня что-то вроде праздничного колокольного звона. Нашу постель должны бы устилать старые праздничные программки Дня шведского флага.

— А постель из мха тебя не устроит? — засмеялась Анита. — Ты будешь любить меня на постели из мха. И не говори, что я напоминаю тебе звон колоколов. Я не напоминаю тебе ничего. Ничего из того, что ты видел или слышал… Это действует на меня лунная ночь. До нее меня не было.

— Ты напоминаешь мне плетеную корзину, полную зимних яблок, — сказал Петтерсон. — И еще бочонок меда… Нам придется спать на мокром от росы одеяле.

— На мхе.

— В этих местах много любили, когда здесь жили люди. У Юсефы было двадцать детей… Ты не мерзнешь?

— Немного.

— Поплывем домой?

— Не домой, — сказала Анита. — Греби вон туда!

Петтерсон сделал несколько гребков в направлении, которое указала Анита.

— Возьми фляжку! — сказал он.

Петтерсон работал веслами медленно и тихо. Он вез в лодке женщину.

— Мы не можем оставаться здесь дольше, — сказал он. — Это было бы нехорошо по отношению к старикам. Мы для них что-то вроде свалившегося на голову приключения и можем зря растревожить их, вывести из равновесия.

— Тут ты ошибаешься, — сказала Анита. — Никакое мы для них не приключение. Люди, живущие здесь, на Выселках, переживают все по-своему. То, что ты называешь приключением, — для них всего лишь забавный эпизод. Им все это забавно. Приключения не входят в их распорядок жизни и не могут входить. Старики не любят неизвестности. И, если бы им нужно было в город, они скорее вызвали бы такси, чем поехали с тобой.