Мы — из Солнечной системы - [13]

С Одиссеем шли долгие споры. Тот соглашался с проектом Оты, но требовал вписать, что, дескать, все это только подготовительная работа к действительно важной проблеме освещения океанских глубин. А Ота думал, что подготовкой дело и закончится, глубины людям не понадобятся.

— Не надо словесных оценок, — предлагал он. — Напишем точные цифры. Полярные страны дадут до двух миллиардов гектаров, океан-до тридцати миллиардов, глубины в перспективе — шестьсот миллиардов гектаров для рыбной ловли.

— И заселения, — добавлял Одиссей.

— Людям не захочется сидеть взаперти в батискафах.

— Надо реконструировать человека. Сделать людей, способных жить при любом давлении. Спруты живут же. Киты переносят.

— Чушь какая! — хотел крикнуть Ота, но, сдерживаясь, убеждал:

— Не будем усложнять проект далекими гипотезами. В перечне научных работ напишем: «Проблема глубоководного плавания без скафандра». А здесь не надо указывать «и заселения».

— Тогда напишем «и освоения», — настаивал Одиссей. Ота уступал. Уступал, чтобы отстоять главное — свое положение направляющего, правофлангового. Главное, чтобы темп задавала борьба с океаном. Одиссей оттесняется в будущее, в перспективу, Мак-Кей ограничивается Чукоткой, а мир переделывают океаноборцы.

Наконец они согласовали формулировки. Мак-Кей и Ковальджи подписали проект. Только Ааст Ллун отказался их поддерживать наотрез. «Космос не заменишь земными крохами, — сказал он. — У нас бесконечность и вечность, а вы теснитесь, локтями толкаетесь».

— Вечность — это нечто загробное, — сказал Ота. — Живые люди предпочитают Землю. Ну и пусть Ааст возражает. Он один против трех союзников.

«У нас большинство» — так сказал Ота Ксану утром, за час до решающего обсуждения.

— Будем рассматривать, — вздохнул Ксан.

— Почему вы вздыхаете, ум Ксан? Вы недовольны?

— Друг мой, я сам спрашиваю себя: где основания для недовольства? Все правильно. И все слишком сложно. В шахматы вы играете, Ота? Да? Тогда вы знаете: иногда можно выиграть пешку в дебюте и дожать партию до победы. Победа дает очко. Но знатоки предпочитают эффектную комбинацию: жертва фигуры и мат в три хода. В технике тоже должны быть красивые решения, Ота.

Ота ответил не без раздражения;

— Речь идет о том, как обеспечить все человечество. Это только в сказках легко решается: махнул волшебной палочкой — и сотворил хлебную гору. В подлинной жизни волшебников не бывает.

Ксан Ковров улыбнулся сдержанно:

— И не жалко вам, Ота, что волшебников не бывает?

А волшебник между тем идет по улице. С виду человек как человек — черные глаза, тонкий нос, смуглое лицо. На голове шлем из синтепробки, теплый и предохраняющий от ушибов при авариях. На плечах накидка переливчатая, черно-синяя, цвета воронова крыла, с имитацией перьев. Но в такой одежде нет ничего специфически волшебного. Крылья с перьями модны в этом сезоне: у женщин — жемчужные, перламутровые или под колибри, у мужчин — зеленовато-бронзовые, или стальные, или под ворона — черные с синевой. Волшебник не молод, но он идет пружинной походкой спортсмена, держит голову высоко, на губах его горделивая улыбка. Он всемогущ и доволен своим всемогуществом.

Кроме того, он красив — женщины оглядываются на него. Думают: «Какое интересное лицо!» Но никто не подозревает, что это волшебник. Человек как человек.

И улица как улица, рядовая, московская — старый Арбат. Впрочем, как нередко на Земле, только название старое, суть меняется. Назвали когда-то Арбатом пыльную дорогу, стояли вдоль нее курные, прокопченные избы. Позже по Арбату булыжному, высекая искры подковами, рысаки мчали помещиков мимо зарешеченных усадеб. Потом чадящие автомобили шипели шинами по асфальту, улицу теснили узко-оконные каменные дома.

А теперь в глубине садов высятся кубы, призмы, цилиндры из поляризованного стеклита, снаружи зеленовато-голубые, как лед, внутри прозрачные. И проезда на Арбате нет вообще. Идет по бульварным дорожкам волшебник, снег так славно поскрипывает под его ногами.

На улице немного народу: мороз и время рабочее. Больше всего детишек с малиновыми щеками, в мохнатых шубках. Они ковыряют снег лопаточками, носятся по дорожкам на заводных санках. Вот два малыша подрались — пережиток животных инстинктов в детском сознании. Каждому хочется сесть на фигурные санки в виде конька-горбунка. Пятилетний оттолкнул четырехлетнего и умчался. Побежденный ревет, барахтаясь в снегу.

— А я мог бы подарить всем детишкам Москвы коньков-горбунков, — думает волшебник. — Только пальцем шевельнул бы.

Юноша с девушкой идут навстречу, ведут древний разговор о любви. Лишь влюбленные ходят зимой так медленно: он ее провожает, тянет время, потом она его проводит, потом он, еще в подъезде постоят. Лица девушки не видно: она уткнула нос в цветок, редкостный какой-то, яркий не по-зимнему, белый с красными и лиловыми пятнами.

— Я вырастил его для тебя, — говорит юноша. — Год растил. Он единственный на земле.

— А я могу засыпать тебя такими цветами, — думает волшебник. — Утопить могу в цветах. И весь парк засыплю, так что и снега не видно будет.

Дорожка выводит его на многолюдную площадь.