Мы из ЧК - [7]
— Громов, занавес! — скомандовал Павел. — Оркестр, шпарь Интернационал!
И тут — конфуз. Музыканты не знали, как играть партийный гимн. Но Павел нашелся:
— Играй что-нибудь!
Оркестр дунул какой-то военный марш. Я раздвинул занавес и очутился на голой сцене один. В полутемном зале едва различались люди. Шепоток, шарканье, приглушенные смешки. И у меня отнялся язык. Стою минуту молча. Бочаров сидит внизу за столиком, готовый записывать желающих вступить в РКСМ. Он не вытерпел:
— Давай!
Трубным голосом кое-как начал я рассказ о делах рязанских комсомольцев. Потом про наш поход на мамонтовцев. Увлекся воспоминаниями, и получилось живо и интересно. Закончил речь призывом:
— Записывайтесь в комсомол, товарищи!
Юноши и девушки охотно откликнулись: в списке оказалось свыше пятидесяти человек. Стали избирать секретаря и его заместителя. Шум, шутки, смех… И вдруг из темного угла:
— Обманщики!
— Где ваши танцы?
Недовольных сами егорьевцы выпроводили из зала, а Павел Бочаров стал пояснять новым комсомольцам, как вести работу.
В заключение беседы щекастая, с веселыми глазами девушка спросила:
— Комсомольцам танцевать можно?
— Вообще-то танцы — буржуйское дело! — вполне серьезно ответил Бочаров. — У нас это пресекается. Нам никак нельзя отвлекаться от дел революции!
— А зачем нас собирали? — высунул голову из ямы музыкант с бакенбардами.
Мы переглянулись, и Павел скрепя сердце разрешил:
— Только народные. Никаких буржуйских!
Оркестр заиграл вальс. Скамейки моментально в сторону. Закружились пары…
В Рязани нас ждала страшная весть: бандиты напали на рабочий патруль и зверски убили Дениса Петровича Нифонтова! Наш наставник и политический учитель убит! Защемило сердце, а в мыслях он все еще живой, деятельный, непримиримый. Пошли на городское кладбище. Постояли молча у свежего, еще не припорошенного снегом холмика.
— Поклянемся отомстить за Нифонтова! — глухо промолвил Павел, сжимая кулаки. — Враг тот, кто не с нами! И гибелью своей утверждай революцию!
Я повторяю громко:
— И гибелью своей утверждай революцию!
…И вот я прощаюсь с Рязанью. Отца моего перевели на работу в Сечереченск.
Поезд тронулся. В весеннем небе вертелись, кружились, взмывали ввысь беззаботные, милые моему сердцу голуби.
Рядом с вагоном быстро шел мой закадычный друг Павел Бочаров.
— Крепче держись большевиков, Володя! — говорил он. — И не забывай друзей. Помни нашу клятву.
Последнее пожатие. Прощай, юность. Здравствуй, неизвестное!..
ЗМЕЯ ЗА ПАЗУХОЙ
Поезда в Советской России отправлялись в те годы облепленными людьми: ехали на подножках, на крышах, в угольных ящиках, на буферах вагонов…
Голод и разруха бросали народ в дорогу. Кто менял, кто воровал, третий — перепродавал, иные же наживались на горе людском.
Железные дороги задыхались от безмерного наплыва злых, изможденных, крикливых, пронырливых пассажиров.
А у нас — срочная командировка. Мы, сотрудники ВЧК, затерявшись среди мешочников и спекулянтов, пробирались на перекресток двух важных железных дорог Приднепровья.
— Нажмем, други! — Вася Васильев выставил крутое плечо вперед. Мы подналегли, и толпа в тамбуре вагона раздалась.
— Тю, скаженни!
— Осади! — Васильев опытным глазом железнодорожника быстро высмотрел в вагоне купе посвободнее.
— Садись, хлопцы!
На нас косятся и кроют в открытую злыми словами. Мы отмалчиваемся.
У Васи Васильева умные серые глаза, буйный чуб выбился из-под картуза. Грязная рубашка с вышитым воротником, перехваченная пояском с кистями. Вася, улыбаясь мягко, теснит смурых дядек с мешками:
— Посуньтесь трошки!
Он прежде работал проводником вагонов и дежурным по станции — сноровку имеет.
Тронулся поезд, и скоро в вагоне стало просторнее и светлее.
Молчаливый Никандр Фисюненко прикрыл глаза брылем хуторянина — дремлет.
Примостился и я с краю лавки.
Когда мы переехали в Сечереченск, в маленькой комнате, где поселилась наша семья, состоялся совет: как быть со мною?
— Иди, Володя, на строительное отделение техникума. Строитель во все века и всем народам нужен, — говорила мама, все еще надеясь видеть меня инженером. Ее очень тревожила моя связь с чоновцами. Увидя, что я отрицательно мотаю головой, добавила:
— И Советской власти строители нужны! Сам видишь, разруха всюду.
Отец поддержал маму:
— И Ленин вас, комсомольцев, к этому же призывает. Ты же сам мне речь его читал. Иди учиться, Володя!
В душе я соглашался с ними, но долг комсомольца звал меня на борьбу.
В Крыму сидел Врангель. Шла битва с польскими захватчиками. Внутреннее положение Украины оставалось тяжелым. Банды Махно, Каменюка, Зеленого, Ангела, Совы, Черного Ворона и других отпетых злодеев грабили, убивали людей, опустошали и жгли села, уничтожали советских и партийных работников, сеяли на своем разбойничьем пути страх, горе и слезы. Красные конники гонялись за этими атаманами, рубили белобандитов. Но разбойники, отменно зная местность, поддержанные кулаками и националистами, нередко ускользали из кольца кавалерийских облав и вновь устраивали резню и поджоги уже совсем в другом месте.
Учиться я все-таки поступил. Но и связь с чоновскими товарищами не прерывал.
Однажды меня вызвали в губернский комитет КСМУ.
