Мы искали друг друга - [4]

Рудик чуть не за шиворот вытащил Мака из палаты:

— Проводим разведку боем!

Вздыхая и чувствуя себя вызванным к доске двоечником, Максим покорно поплелся за приятелем.

— Посидим с часик у них, а там по обстановке…. Если все на мази будет, я тебе подам знак — предложишь Саше прогуляться, ну и…

— Они же всегда вместе гуляют, — возразил Макс.

Рудик отмахнулся:

— Ты думаешь, они друг другу не надоели еще? За столько дней.

Максим не нашелся, что ответить. Ему ужасно не хотелось выглядеть недотепой в глазах Рудика, но вот так, сходу…

— Ты решил, что я сразу в койку ее потащу? — Рудик усмехнулся. — Это не тот контингент. Тут время нужно… Думаю, двух дней хватит.

В боксе было уютно. Даже спрессованный запах карболки, которым за долгие годы пропитались здешние стены, в сочетании с ароматом яблок (больничные палаты всегда пахнут карболкой и почему-то яблоками) не портил впечатления. Вероятно, дело тут было не столько в самом помещении, сколько в его обитательницах.

Они сидели тет-а-тет, на своих кроватях: яркая блондинка Татьяна и шатенка Саша — не столь эффектная, но… Да, чего там! В любой женщине есть нечто, а в девятнадцать лет — тем более. У каждой на подушке лежала раскрытая книга, переплетом вверх. Макс машинально отметил, что читают их новые знакомые: «Отель. Аэропорт» Хейли у Тани, «Скажи смерти нет» Кьюсак — у Саши. Название второй книги и фамилия автора Максу ни о чем не говорили.

— Привет, привет! Вы нас не ждали, а мы вот они! — в обычной своей манере тараторил Рудик, по-хозяйски оглядывая помещение. — Грандотель! Макс, почему нас с тобой в сарае держат, а другим — такие хоромы?

— Заходите, присаживайтесь, — пригласила приятелей Татьяна. — Хоромы, конечно, царские. Наверное, мы с Сэнди особенно заразные, вот нас и изолировали. Не боитесь?

— Зараза к заразе не пристанет, — ответил Рудик и плюхнулся рядом с Таней. — Макс, ты чего как не родной! Садись!

— Садитесь, Максим, — сказала Саша, пододвигаясь к краю.

— Мы же договорились, никаких «выканий», — укорил ее Рудик.

За подругу ответила Татьяна:

— Тогда придется выпить на брудершафт.

Она достала из тумбочки двухлитровую банку абрикосового сока:

— Вот!

— О, если не ошибаюсь — это бургонское урожая тысяча восемьсот… дремучего года! — дурашливо воскликнул Рудик.

— Что Вы, сударь! Станем мы предлагать Вашей милости такую дрянь! — сразу же включилась в игру Татьяна. — Как Вы могли о нас так плохо подумать! Это гораздо лучшее вино: бордо одна тысяча… Его подавали еще к столу самого Луи… забыла только порядковый номер монарха.

Все дружно расхохотались. Стараниями Рудика и Татьяны в больничной палате воцарилась атмосфера студенческой вечеринки. Сок из граненых стаканов выпили по всем правилам брудершафта. Сначала Таня с Рудиком стоя переплели руки и отхлебнули «королевского вина», скрепив узы дружбы символическим поцелуем. При этом, Татьяна попыталась подставить щечку, но настырный Рудик, все же чмокнул ее в губы.

Поднялись и Максим с Сашей. Макс от волнения едва не расплескал сок. Девушка почти касалась щекой его щеки, он ощутил горячее дыхание на своей шее, а когда она повернулась для поцелуя, неловко, с размаху ткнулся губами в кончик ее носа.

Процедуру повторили, поменявшись партнерами.

Рудик был в ударе: сыпал остротами, над которыми первый и хохотал. Макс старался не отставать. Невероятно, но, не употребив и капли спиртного, студент опьянел. Да и вся компания тоже. Молодые люди, которых инфекция загнала в «чумной барак», не поддались, бросили вызов болезни, издевались над заразой. Она перекрасила их, да, но «играть по ее правилам» — вот уж, фиг!

В самый разгар веселья за дверью, выходящей в коридор (у бокса было две двери), послышалось шарканье швабры и недовольное бормотание «технички».

— Сейчас здесь будут полы мыть, — объявила Татьяна, поднимаясь. — Давайте выметаться.

Оказавшись на дворе, Макс не заметил, как исчезли Рудик и Таня.

Они с Сашей стояли под фонарем, и Макс впервые, наверное, внимательно рассмотрел девушку. В его представлении, хотя студент и был убежденным атеистом, именно так должны выглядеть ангелы: хрупкость, эфемерность, какая-то «нездешность» — она была явно чужой в этом грубом, приземленном мире…

Макс начал опять мыслить поэтическими категориями. Определенно от вынужденного безделья у студента стали мозги набекрень.

— Что, страшная я, да? — спросила Саша, невольно поежившись под пристальным взглядом.

— Нет, нет, — забормотал кавалер-неумеха. — Ты такая…

Он чуть было не брякнул, что ей идет едва заметная желтизна; вовремя спохватился и, неожиданно для себя, выдал:

Наконец-то мы вместе, и вечер обрадован,

И тоска расплелась, и печали — на слом.

Саша сразу даже и не поняла, что Макс цитирует «Желтоглазую ночь»; а он продолжил:

Желтоглазая ночь, ты за мной не подглядывай,

Обними и укрой нас мохнатым крылом.

Они смотрели друг на друга, отчего-то растерянные и смущенные, не понимая еще, что прямо сейчас между ними возник тот, особого рода невидимый и неосязаемый контакт, о котором говорят: заставляет сердца стучать в унисон. Замешательство длилось всего мгновение. Девушка вздохнула и улыбнулась печально.