Мы были бабочками... - [5]
В Тампа мы ворвались в дом торговца крэком и нашли холодильник, забитый трупами. В один прекрасный день пушер задушил свою сожительницу и двоих маленьких сыновей, а потом аккуратно сложил, чтобы они поместились в морозильную камеру. Всем, кто видел сюжет по телевизору в прайм-тайм, самым странным показалось то, что он прятал товар под трупами, как будто там он сохранился бы лучше, чем под морожеными овощами или котлетами. Стюарта сняли отлично — вот его побледневшее красивое лицо склоняется над заледенелым переплетением черно-синих конечностей, выражая смесь недоверия и ужаса. Насколько я мог судить, его чувства были подлинными, но про Стюарта никогда этого не знаешь наверняка.
В Сиэтле мы учавствовали в аресте содержательницы притона, где извращенные богачи могли раскумариться и убить кого-нибудь. Большинством жертв были нелегальные иммигранты-латиноамериканцы, выкупленные у церкви-убежища по соседству. О том, что я видел там, даже вспоминать не хочется.
В Южном Бронксе — братская могила, полная трупов деловых конкурентов одного местного ковбоя.
В Детройте — новый культ, в котором святыми дарами были героин и человеческая кровь.
Стюарт был там. Нас показывали по телевидению. Его влияние росло с каждым днем, ему приписывали изобретение многих действенных приемов ведения Праведной Войны, как ее стали называть. На самом деле все его достижения принадлежат мне, Стюарт в жизни не высказал оригинальной мысли.
Мы создали Акт об Исключениях из Конституции, который дал возможность в ускоренном темпе проводить расследования и выносить обвинения по Преступлениям, Связанным с Наркотиками. Он действовал исключительно эффективно. Вскоре тюрьмы оказались переполненными. Это привело к принятию положения о Домашнем Аресте, которое основывалось на новейших технологиях. На преступника надевали ошейник с радиомаяком, приводящем в действие взрывное устройство, если тот посмеет выйти из дома до окончания действия приговора. Если он мог в таких условиях заработать на жизнь, или его родственники и друзья вносил за него квартплату и обеспечивали его всем необходимым, он вполне мог выжить. Но после окончания действия приговора такой человек вряд ли был способен найти работу, потому что работодатели не хотели лишний раз попасть под новые, ужесточенные положения Акта Финансового Наказания Преступлений, связанных с Наркотиками.
Поначалу окончательные выселения показывали по всем каналам. Но вскоре они стали заурядным событием, недостойным внимания прессы.
Кривая употребления наркотиков резко пошла вниз, но все же еще многие наркоманы игнорировали наши усилия. Потом наконец обеспокоились наркобароны, которые до этого приветствовали наши усилия, помогающие поднять цену. Надо полагать, они верили. что различные Управления по Борьбе и Искоренению всегда будут их союзниками, всегда будут стремиться сохранить такие удобные символические отношения. Но теперь Управления сражались в Праведной Войне со священным безумием, не думая о том, чем займутся их люди, когда война будет окончена. Наркобароны наосили ответные удары, убивая агентов, судей и прокуроров.
Это были чудесные времена для нас со Стюартом. Все шло так, как мы хотели.
Мы разработали Сети Соседского Оповещения, в которых в качестве стимула использовались еженедельные премии. Мы использовали новейшие технологические достижения — в форме недорогих миниатюрных датчиков, которые мы в конце концов установили на каждом фонарном столбе, в каждой телефонной будке, — и они заставили последних потребителей наркотиков уйти глубоко в подполье.
Мы закрыли границы. ВВС бомбили плантации коки, мака и канабиса. Секретные Силы Агенства по борьбе с наркотиками заказывали наемным убийцам ликвидацию наркобаронов.
Мы победили в Праведной Войне.
Но дела шли неважно — наверное, они никогда не идут идеально. Слишком много ресурсов ушло на войну. Большая Сушь набирала полную силу, и продуктов не хватало. Уровень моря подымался уже быстрее, чем прибрежные города успевали строить дамбы. Эпидемия СПИДа снова бушевала после очередной мутации.
Хуже всего было то, что мы уже использовали всех козлов отпущения. По крайней мере, так мне казалось.
Я проспал какое-то время. Когда я проснулся, было темно и буря почти затихла. Роб Оуэн уставился в ржавый потолок, как будто там показывали что-то интересное.
Старик лежал так тихо, что мне показалось, что он уже умер. Потом он заговорил:
— Джон, как мои дела?
Я решил, что он снова бредит, но это было просто его странное чувство юмора, потому что он продолжил:
— Не очень, да? Ну лет через сто это будет неважно.
Я сел на койке, чтобы откашляться от пыли и слизи. Он повернулся ко мне.
— Джон, — сказал он, — если ты принесешь мне попить, у меня, кажется, найдется для тебя еще одна история. — Он хихикнул — слабый свистящий звук. — Но, боюсь я упустил последнюю возможность поесть — не то это было бы чем-то исключительным.
Я принес чашку.
Он отпил немного и посмотрел на меня почти весело.
— Ну ладно, история, — сказал он, — Можешь себе представить? У меня есть еще миллион историй, которых ты никогда не слышал — и уже не услышишь. Но последняя обязательно должна быть про кайф. Кайф нас сюда и завел.
