MW-14-15-16 - [23]
дежды поляков вскоре пошли прахом."
W: "Таким образом Отчизна не возрождается. Нам еще не нужны
английские парламенты, нам не нужна наполеоновская диплома-
тия (...) Мы нуждаемся лишь в крестьянских сердцах и умах, в
которых родилась великая истина: "Громада - то вэлыкый чоло-
вик!" Вы говорите: "Пускай нам поможет Европа!" Говорите:
"Пускай Франция оплатит кровавый долг!" (...) Вы уже готовы
молвить: "Пускай Америка приплывет спасать нас, тем самым
благодаря за героические деяния Костюшки!" С отвращением
выслушиваю я эти ваши речения, ибо вспоминается мне при том
нищий на дороге, в самом соку, который, вместо того, чтобы
зарабатывать на свой насущный хлеб, тянет руку, крича: "По-
могите, помогите!" Вам же отвечу я духом провидца: "Помощь в
лоне нашем, давайте отдадим последнюю рубашку, объединимся
вместе, будем бить направо и налево, пожертвуем на алтарь
Родины последнюю каплю собственной крови: и тогда наша
Отчизна сделается свободной, а если и не для нас, то для
костей наших!" И на этом я заканчиваю свои воспоминания."
______________________________________________________________________
* - Михаил Николаевич Муравьев "Записки "Вешателя", Краков, 1902, издание третье.
Виктор Вишневский "Записки капитана польских войск о 1863 годе", Лейпциг, 1866.
MW: К А Б И Н Е Т Д И Р Е К Т О Р А
ИЗ ЭТИХ КАРТИН...
"Из этих картин (хотя все они живо
стоят перед глазами) я не смог бы
описать ни одной, кроме нескольких,
родственных, скорее уж, слову пись-
менному".
Эдгар Аллан По "Падение Дома Ашеров"
Раз уж я являюсь директором Музея Вечера 367 Дня, у меня, понятное дело, есть и свой директорский кабинет. На каждой из четырех его стенок и на потолке висит по картине, заменяя окно. Это зеркальный кабинет, что вы поймете через мгновение, пусть даже я и не могу вас туда провести. Но я опишу эти пять картин.
Первая из них появилась на свет в 1541 году. Это портрет Николо Макиавелли из флорентийского дворца Палаццо Веккио. Написал его Санти ди Тито (1536-1603), художник вообще-то совершенно банальный, так что же стало причиной того, что это лицо так меня волнует? Поразительно умные глаза, будто два угля, которым суждено сгореть, и искривленные в горькой усмешке губы, которые, похоже, говорят словами Карла Крауза: "Если бы я наверняка знал, что придется делить бессмертие с некоторыми людьми, то предпочел бы самостоятельно погрузиться в ничто". Этот политический жонглер, гений которого обучил правлению целые поколения монархов и премьеров, этот итальянский престидижитатор государственной необходимости с лицом разумной птицы, которого - вместо того, чтобы щедро вознаградить - грязными пальцами ощипали от перьев, написанный красками художника превратился в прикрашенного покойника, из глаз его сбежали божества зла, и глаза эти стали настолько чистыми, что и сами не могут поверить в собственную когдатошнюю нечистоплотность. В них осталась мудрость, очищенная от всех иных вещей, когда в тишине приветствовал он собственную смерть, и теперь взгляд этот сделался острым, будто железный стержень, закаленный в адском пламени. Он прошел школу и теперь глядит на нас, наполненный мягким удовлетворением вместо мстительной сатисфакции. И эта мысль, прелестная, будто кожа флорентийской проститутки, что демократия издохла с того момента, когда ее сделали синонимом толпы, ибо единственным смыслом существования была и остается личность.
Вторая картина появилась в 1562 году. Ее родителем стал Питер Брейгель "Старший" (1525-1569), а теперь ее можно увидеть в западноберлинском "Штаатлише Музеум". "Две обезьяны". Они коричневые, осовевшие, с красными черепушками. Они сидят в окне, а вернее - в дыре с арочным сводом, где-то в непонятной для нас стенке, прикованные цепочками к железному кольцу. Они не глядят на раскинувшийся фоном город, залив и суда, паруса которых наполнены свободой. Рядом с цепочкой валяются разгрызенные ореховые скорлупки. Недвижность. Съежившиеся рабы, дрессированные, но ведь обезьян всегда держат на цепочке, ибо, как создания разумные, они всегда способны учинить глупость. Шамфор: "Следует либо льстить людям, либо пробуждать в них страх. Ведь это же обезьяны, что скачут лишь в надежде получить орех или же опасаясь плетки". Свободными они не станут никогда. Мелвилл: "Лишь тот, кто говорит "Нет!" - свободен". Обезьяны говорить не умеют.
И то же самое содержание, идеология клетки, что пробуждает мое отвращение настолько сильно, что я приказал бы сечь родителей, водящих своих детей в зоопарк, видно в картине третьей. Это кисть Винсента ван Гога (1853-1890), а картина родилась в последний год его жизни. Выдержанный в красно-синих тонах "Круг осужденных" (Музей Изобразительных Искусств им. А. Пушкина в Москве). Галерные каторжники все ходят и ходят по кругу по тюремному двору с настолько высокими стенами, что кадр картины не достигает верха. Может показаться, что это банка с оглупевшими рыбами, а для рыб, замкнутых в банке, банка эта - целая вселенная. В банке совершенно не нужны цепи, ибо рыбам не помог бы и гениальный ум, который, впрочем, как и эти, механично кружащие заключенные, кружит по свету уже столько лет, что совершенно обезумел, в связи с чем Конрад Лоренц время от времени может повторять: "...принимая во внимание невероятную общественную глупость людского рода..." Эта мысль не была чуждой уже древности. На кирпичике, обнаруженном археологами в развалинах древнего Вавилона, было выбито лишь одно только предложение: "Если хорошенько оглядеться по сторонам, то люди, все вместе, очень глупы". Все так, единственно лишь умные знают, что они глупы, но даже их мать - та же самая надежда. (Бертран Рассел: "Я жил, гоняясь за миражом, желая в представлении своем увидать общество, в котором индивидуумы будут расти свободными, а ненависть, жажда наживы и зависть исчезнут, поскольку не будет ничего, откуда могли бы они вырастать. Все это то, во что я верю, и мир со своими ужасами не лишил меня этой веры".) У этих топчущихся, нарисованных Ван Гогом, тоже имеется надежда на чудо, что вновь они получат свободу и права, хотя на самом деле имеют лишь право на смерть и позор.
