Мвене-Ньяга и семеро пророков - [3]

…Наступил последний день моего пребывания в стране. Как обычно, после обеда я пошел в кафе. За кофеваркой— пожилая француженка. Клиенты дремлют, собаки шатаются от духоты. Поговорив о погоде, о жизни в африканских условиях, мы вспомнили сыновей. Мой — в Москве, ее — в Париже. Она достает пачку конвертов, перебирает их, вынимает из середины один. Расправив фартук, отодвинув стаканы, читает громко, с расстановкой: «Дорогая мама, ты не представляешь, как меня тянет в Чад… Ты знаешь, мама, я тоскую по Чаду. Я долго думал, откуда эта тоска. Потом сообразил. Ты помнишь на нашей улице кафе мосье Жака? Он уже совсем стар, но по-прежнему торгует алжирским вином. Торговал до твоего рождения, до моего. И сейчас. Вчера я взял стаканчик рафаэля. Что-то скверно было на душе. И подумал: не изменилась улица, не изменились люди. За целый год на нашей улице никто не женился, не умер, не уехал, не родился. Тоска. В Чаде хоть и трудно, зато интересно, потому что там новое, что-то меняется каждый день». Сначала вроде бы трудно понять молодого француза. Край необжитый, дорог нет. Болезни, бедность, страдания, экономическая отсталость. И все же… Женщина свернула письмо, уложила в конверт. Подперев голову рукой, пригорюнилась. Наверное, думала о сыне.

За стеклянной дверью жара. Через час-два с дверей магазинов и магазинчиков снимут замки. Я пойду на станцию обслуживания автомобилей. К Пьеру. Отец его — мусульманин, но женился на христианке, которая воспитывалась во французской миссионерской школе. Это отразилось на судьбе Пьера. Африканцы немного сторонились его, а европейцы не признавали метиса. Ему было трудно найти работу. Он до сих пор не знает, почему его выгнали с французской военно-воздушной базы. Может быть, по той же причине. Теперь он автомеханик. Пьер парень развитой, близко к сердцу принимает и-беды и радости страны. Поэтому-то и вступил в клуб им. Сент-Экзюпери. Члены клуба ездят по стране с миссией по ликвидации неграмотности. Они добрались даже до озера Чад. Это было трудно, невероятно трудно! И все же сейчас три человека, которые живут в стойбищах у озера, пишут письма- они узнали грамоту.

Второй раз в течение дня мне читают письмо. На этот раз от пастухов: «Вчера к нам пришел белый. Еле-еле переступает. Геолог. Как попал и как добрался сюда— не знаю… Говорит, что из Камеруна. Первая его просьба — сообщить в Киншасу, что жив».

Пьер аккуратно сложил письмо. Интересно, что думает о своей стране простой человек. И меня поразили его рассудительность и зрелость:

— Что делается в Чаде? Мы начали преобразования. Проходят они с трудностями, с болью. Мы — страна отсталая в экономическом отношении, неграмотная. Нелегко разрубить узлы страданий.

Так рассуждают большинство чадцев.

Я рассказал Пьеру о письме сына барменши. Пьер улыбнулся: «Я понимаю его. Настроение то же. Ведь как бы нам плохо ни было, мы все-таки растем… У нас есть завтра, в котором мы многое задумали сделать. А жить без завтра трудно».

Катангский крест

— Каждый несет свой крест, — сказал мужчина и подлил в стакан красного бужоле. Ему было лет пятьдесят. Волосы ежиком, впалые щеки, которые трудно брить из-за глубоких морщин. Гонкая цепочка на шее уходила под рубашку. Каждый вечер в гестхаузе (пансионе) «Отрако» он заказывал цыпленка либо блюдо из ящериц. Иногда просил хозяйку, дородную женщину-португалку в тонком, облегающем костюме, «поставить» музыку. Всегда одну и ту же — «Огненный! поцелуй».

— Каждый несет свой крест, — повторил собеседник и, не дожидаясь вопросов, пояснил, что судьба замотала его так, что он, пожалуй, не сможет перечислить все водовороты, в которые попадал. Последний — служба наемником в Катанге, откуда он еле-еле выбрался. После этого решил — баста… Тем более что «подкопил деньжат», приобрел дом в Киншасе, серый красивый особнячок с пальмами, завел двух немецких овчарок. О том, какой же крест он нес, можно было только догадываться…

Киншаса заняла одно из красивейших мест па берегу реки Конго. Раньше город назывался Леопольдвиль в честь короля Бельгии. На окраине города — статуя его основателя Стенли. История Киншасы любопытна, и мне понятен восторг профессора (он привел сюда группу студентов университета Лованиум), который, громко рассказывая об истории Конго, просит каждого обязательно воспользоваться биноклем: «Да, да… вы должны на это посмотреть… На эту шахматную доску…» Он подносит к очкам бинокль и оглядывает раскинувшийся перед ним, действительно похожий на «шахматную доску» город. «Королями» и «королевами» выглядят здания банков и горнодобывающих компаний. Эти стеклобетонные прямолинейные «бруски» окружены пальмами и скверами, обрамлены магистралями. Профессор восхищен. Повернувшись к каменной фигуре Стенли, он говорит, видимо, давно заготовленную фразу. Даже не говорит, а декламирует: «Сюда, в сердце Черной Африки, цивилизацию принесли не огнем и мечом, а шелком, сатином, заколками, украшениями, которые обменивали на бивни слона».

Профессор и зачарованные студенты, видимо, не задумываются над тем, что процент подлости одинаков у того, кто мечом покоряет чужую землю, и у того, кто обманом отбирает ее. За стеклянные бусы, к примеру. Процент одинаков! У того и у другого. Тот и другой были в Конго.