Вместо светлой комнаты, закуток, огороженный старыми портьерами, нары из жестких досок. Вечная полутьма, ночные стоны, кашель, и истерики, при очередной «похоронке».
Утро в бараке начинается одинаково. Взрослые и подростки, старше четырнадцати, уходят на завод, дети, кто в школу, кто промышлять на рынок. В бараке остаются четверо: баба Валя, Шура, Маша и мальчик Коля.
Баба Валя дает детям задание выгрести из печки, стоящей посередине барака золу, а Маше вручают веник. Она держит его двумя руками и старательно, несмотря на боль в плечиках метет пол.
Она уже научена горьким опытом, что спину надо гнуть ниже, не лениться, а заленишься, баба Валя поставит в угол, а там стоять скучно.
Коля прекрасно умеет делать машинки из ниточных катушек и спичечных коробков. Он же помог Маше сделать ее первую куклу, Лизу. Ее сделали из обрезков толстой холстины. Набили опилками, их тоже где-то нашел мальчик. И самое прекрасное, Коля утащил у старших ребят химический карандаш, кукле нарисовали глаза, и улыбку, и она ожила.
Они были так похожи. Обе молчуньи и не плаксы. Чудом было и то, что мама, с осунувшимся от усталости лицом, достала из чемодана помаду и дала Маше. У куклы появились щечки и губы.
Маму они видели редко, и от того чуть ли не дрались со старшей сестрой, кому сидеть у мамы на коленях.
— Да замучили, матерь, уймитесь, сороки! — кричали соседки за шторой.
25 Октября 1942
Северо-западнее Сталинграда. Значительная часть наступавших гитлеровцев была истреблена еще на подступах к одной высоте.
Однажды мама пришла с работы рано-рано. Она то — плакала, то — смеялась, зацеловала Машу и Шуру.
Она словно летала на крыльях. Папа прислал письмо из госпиталя. Вечером мама достала свой единственный костюм, подколола его, где надо булавками, подкрасила губы, и, одев «польские» туфли, куда — то ушла.
Туфли маме подарил папа еще до войны, и почему они были «польские», а не папины, девочке было не понятно.
Мама пришла поздно, от нее пахло, как от бабы Вали самогоном и луком, и слова она говорила такие же: «Суки, какие суки, получили, нате вам, суки».
Баба Валя помогла ей раздеться и укрыла одеялом. Как поняла Маша, мама ходила в гости в «дом жен комсостава», и продала последнюю ценность, «папины» туфли..
Баба Валя выпить любила. Собственно бабушкой она не была. Была она инвалид на одной ноге, но на костылях управлялась по хозяйству быстрее многих.
Именно благодаря ней, у куклы Лизы появилось новое, нарядное платье.
Дело было поутру, баба Валя пришла с улицы не одна, а с солдатиком. Сначала они пили на кухне, а потом баба Валя открыла святая святых в бараке, «красный уголок» и заперла детей там.
В красном уголке, стоял стол, и железный шкаф. Стулья сожгли давно. Стол был накрыт замечательной алой скатертью с бахромой.
На столе лежали газеты, на стене висел портрет вождя, а в столе, что самое важное, были ручки, чернильница — непроливайка, и ножницы.
Шура и Коля сразу стали друг перед другом хвастаться, кто больше букв напишет.
Маша, схватив ножницы, обошла стол кругом и еле справляясь, отрезала с угла скатерти замечательный обрезок. Платье для Лизы вышло на славу.
Мама вытаскивает из- под нар, маленький картонный чемодан. Раньше он был малинового цвета, но истерся от времени. Она складывает туда вещи и рассказывает бабе Вале и соседкам, тем, кто не спит после смены.
— Вызвали утром в партком.
— Ох, страхи господни, — вторит ей Баба Валя.
— Парторг лично руку пожал, Вам товарищ Егорова за ударный труд, путевку в летний лагерь для дочки на все лето. А я и за Машу попросила. Он ее дописал.
— Ух ты, неужто задаром?
— Да нет что вы, Валя. Я карточки отдала.
— Все?
— Нет, там бухгалтер Лидия Михайловна, сказала, раз Маша вне основного списка, то карточки ее пусть у меня останутся.
— Ну дай ей бог здоровья. Хоть у кого-то башка сработала. Как ты жить собиралась?
— Скоро норму обещали повысить.
— Ладно, поживем, увидим. На вещи надо метки нашить, дай помогу.
12 Июня 1943
В районе Белгорода разведывательный отряд Н-ской части, действуя под прикрытием артиллерийского огня, выбил немцев из небольшого населённого пункта.
А потом к бараку пришел грузовик, и Маша с Шурой, и еще какие-то чужие дети поехали в сказку.
Санаторий, белые палаты, отдельные кровати, большие окна за которыми днем и ночью шумит лес, поют птицы, и огромное небо.
Детей очень много, в основном малыши, подростки летом перебиралась в деревню на заработки, и к еде поближе.
Но Маша все равно одна. Сидит в песке и грустит.
У нее горе. Перед самым отъездом и кто-то увидел, что скатерть в красном уголке попорчена.
Баба Валя куда — то исчезла, а мама не только платье, но и куклу выкинула.
— Ну что Машенька, пойдем заниматься, — это Любовь Николаевна. У нее теплые мягкие руки и добрый голос. Она ведет Машу в кабинет, и дает замечательные цветные карандаши, и лист оберточной бумаги.
Маша рада показать, не дурочка она вовсе. И рисует: и дом, и лес, а в углу, свою бедную куклу.
— Это наш дом, да Маша, вон какие окна большие. Это речка, скоро будет тепло, и мы будем учиться плавать. А почему Маша ты в углу? Разве тебе здесь плохо?
