Музыка случая - [22]

— Улучшает кровообращение, — сказал Стоун.

— Вот именно, — сказал Флауэр. — Чувствуешь, что еще жив.

В этот момент в дверь постучали, и горничная вкатила напитки со льдом и сэндвичи. Пока все разбирали, кому что, Флауэр замолчал, но, едва снова уселись в кресла, немедленно приступил к рассказу.

— Мы с Вилли всегда покупали один билет на двоих, — снова начал он. — Нам так больше нравилось — чтобы не устраивать соревнования. Представьте себе, что было бы, если бы выиграл только кто-то один! Все равно пришлось бы делиться, так что, чтобы потом не мучиться, мы покупали один билет. Один называл первую цифру, второй — вторую, и так по очереди до конца. Несколько раз мы почти было выиграли, ошиблись всего на одну-две цифры. Промах есть промах, но я говорю «почти выиграли», потому что тогда это в нас вселяло надежду.

— Подстегивало, — сказал Стоун. — Нам опять казалось, что все возможно.

— В тот самый день, семь лет назад, четвертого октября, — продолжал Флауэр, — мы с Вилли выбрали цифры немного старательней, чем обычно. Сейчас уже не помню почему, но была какая-то причина, и мы взялись каждую обсуждать. Конечно, я с цифрами провозился всю жизнь и со временем, как и все, кому приходилось с ними работать, начал понимать, что цифры, числа — все не похожи друг на друга. Например, двенадцать очень даже отличается от тринадцати. У двенадцати характер прямой, оно число честное, умное, а тринадцать скорей подошло бы какому-нибудь типу мрачному, скрытному, который нарушит любой закон не задумываясь, если ему что-то понадобилось. Одиннадцать — число сильное, оно для людей привычных не просиживать дома, а ходить по лесам, по горам; десять — слабое, для тех, кто попроще, кто привык делать, что говорят; девять — число мистическое, глубинное, оно Будда для созерцателей. Не буду вас утомлять, но, надеюсь, вы меня поняли. Каждый формулирует все это себе по-своему, однако все бухгалтерские отчеты, прошедшие через мои руки, были тому подтверждением. У чисел и цифр есть душа, и, хочешь ты этого или нет, через некоторое время они ее тебе открывают.

— Одним словом, стояли мы там, — сказал Стоун, — смотрели на свой лотерейный билет и решали, какие выбрать числа.

— И я посмотрел на Вилли, — сказал Флауэр, — и сказал: «Нечетные». А Вилли посмотрел на меня и сказал: «Конечно». Он и сам собирался это сказать. Я просто успел раньше на долю секунды, но в голову это нам пришло одновременно. Нечетные числа. Просто и элегантно. Они всегда сами по себе, они не делятся, не меняются, они всегда одинаковы и останутся одинаковыми до скончания века. Мы обдумали, выбрали какие, а потом пошли через улицу есть свои сэндвичи.

— Три, семь, тринадцать, девятнадцать, двадцать три, тридцать один, — сказал Стоун.

— Я тоже помню, — сказал Флауэр. — Магический ряд, ключик от райских ворот.

— Все равно было как гром на голову, — сказал Стоун. — Неделю-две мы не знали что и подумать.

— Это был кошмар, — сказал Флауэр. — Журналисты с телевидения, из газет и журналов. Все хотели взять интервью, все хотели нас снять. Не скоро это все улеглось.

— Мы стали знаменитыми, — сказал Стоун. — По-настоящему знаменитыми.

— Но мы, — сказал Флауэр, — мы никогда не выходили выступать с идиотскими заявлениями, как другие. Как секретарши, которые говорят, что все равно будут дальше работать, или сантехники, которые клянутся, будто живут, как жили, в своих старых жалких квартирках. Нет, мы с Вилли не дураки. Деньги меняют всё, и чем больше денег, тем больше и перемены. К тому же мы заранее знали, что на что потратим. Мы столько лет думали об этом, что потом не пришлось ломать голову. Как только шум поутих, я продал свою долю в бухгалтерской конторе, а Вилли — свою в оптике. Продали не задумываясь. У нас все было давным-давно решено.

— Тем не менее тогда все только начиналось, — сказал Стоун.

— Совершенно верно, — сказал Флауэр. — Мы не стали почивать на лаврах. Когда у тебя миллион годового дохода, можно много что сделать. Даже после того, как мы купили этот дом, денег осталось достаточно, и мы принялись делать деньги.

— Да здравствуют баксы! — коротко гоготнув, сказал Стоун.

— Да, мы попали в яблочко, — сказал Флауэр. — И сначала стали богатыми, потом очень богатыми. Потом очень и очень, сказочно богатыми. В конце концов, я неплохо умею вкладывать деньги. Я столько лет столько раз читал чужие отчеты, что было бы странно, если бы я ничему не научился. Однако, если честно, мы и сами от себя такого не ожидали. Сначала мы вложились в добычу серебра. Потом продавали доллары в Европе. Потом вышли на фьючерсные рынки. Ценные бумаги, суперпроводники, недвижимость. Нам что ни дай, мы из всего извлечем денежки.

— У Билли рука, как у Мидаса, — сказал Стоун. — К чему ни прикоснется, все зеленеет.

— В лотерею выиграть — полдела, — сказал Флауэр, — хотя поначалу кажется, будто на том и конец. Такое, мол, бывает раз в жизни. Однако нам продолжало везти. Теперь денег у нас столько, что отдаем половину на благотворительность, а все равно не знаем, куда девать. Будто бы сам Господь Бог решил нас одарить, выделив среди прочих. Проливает на нас милость свою, поднимая до высот благополучия. Конечно, со стороны это, наверное, звучит слишком дерзко, но мне иногда начинает казаться, будто он нас решил сделать бессмертными.