Музыка сфер - [2]

Вновь Гай де Монпелье уехал в Лондон искать Селену, свою госпожу песен, и цветов, и звезд. И каждый раз, когда он уезжал вот так, умирала женщина.

II

По улицам глухим брожу,

Где Темза ищет путь до моря,

На лицах всех я нахожу

След слабости, порока, горя.

ВИЛЬЯМ БЛЕЙК. «Лондон» (1794)

«Ну-ну, — подумала Присс. — Ну-ну».

Когда Присс в первый раз взглянула на этого мужчину в эту ночь в трактире, то сразу догадалась, что он что-то глотает, — по его глазам. Скорее всего опий. Это ей уже приходилось видеть. И мысли от него у таких чернее, чем от джина.

Присс прислуживала в «Голубом колокольчике», прежде постоялом дворе в лабиринте улочек к северу от Стрэнда. Почтовые кареты больше не останавливались перед дверью, но посетители все еще стекались туда, добираясь до «Голубого колокольчика» после переспелых радостей Ковент-Гардена, и приносили с собой его рыночные запахи — полопавшихся плодов, гниющих цветов, будто падали, смердящей в жару.

Посетители в большинстве были из простонародья: кучера и конюхи, солдаты в отпуску и лоточники с рынка. Но порой молодые джентльмены, начав вечер более респектабельно посещением театра «Друри-Лейн» и ужином в ресторации на Пьяцце, решали — возможно, в пику своей пресыщенности, — почтить посещением «Голубой колокольчик» Джошуа Уиткомба вместо привычных злачных мест Мейфэр и Сент-Джеймса. А к тому времени, когда ноги приводили их в заведение Джошуа после заглядывания по дороге в другие низкопробные кабаки на Генриетта-стрит, они вопреки своим шелкам, и атласу, и кружевам уже не слишком отличались от обычных завсегдатаев. Ведь их изящные башмаки с пряжками и чулки заляпала грязь, дорогие парики сбились набок, а глаза помутнели от спиртного.

В каком бы состоянии они ни были, в каком бы часу ни появились, посетители, готовые платить, всегда встречали у хозяина «Голубого колокольчика» радушный прием. Пусть стены там потемнели от табачного дыма, а свечи, оплывающие нагаром на подоконниках, были из самого дешевого сала и воняли, будто дубильня в Лонг-лейн, пиво, во всяком случае, было хорошее, прислужницы — миловидные, а правила Джошуа хотя и твердые, но справедливые. Солдаты в отпуску привечались, если заходили перекусить и выпить, а не буянить из-за проигранных сражений. В задней комнате за пять шиллингов можно было сыграть в фараона (при условии, что городской стражи вблизи не наблюдалось, поскольку заведение Джошуа лицензией на азартные игры не обзавелось), а чердачные каморки наверху, предназначавшиеся прежде для слуг постояльцев былого постоялого двора, были к услугам любителей иных путешествий с покладистыми спутницами, если они не имели ничего против убогих постелей и парочки-другой блох в матрасе.

Обычно этого рода гостеприимство особенно прельщало солдат и лоточников, а посетители с деньгами в карманах отправлялись в сторону запада к шлюхам Хеймаркета и Сент-Джеймского парка. Однако и богатые клиенты Джоша, достаточно взбодренные спиртным, порой пользовались более земными наслаждениями в чердачных коморках Джоша. Джош, разумеется, брал с них за новизну вдвойне.

Присс приехала в Лондон из Западного края, когда ей было четырнадцать лет, и ее чуть ли не прямо из почтовой кареты забрала Бетси, жена Джоша, которая затем продала девственность Присс за гинею несколько раз. Клиентам нравились рыжие волосы Присс. А Присс убедилась, что ей нравится Лондон, особенно заполненные толпами улицы, и шум, и суета, и лавки на Стрэнде, окна которых по вечерам озаряли свечи, чтобы выгодно показывать выставляемую на продажу роскошь. Присс питала надежду, что очень скоро ее жизнь изменится к лучшему, потому что иногда, если она не была слишком занята с посетителями, Джош незаметно умыкал ее в собственную отдельную спальню и за тяжелым пологом кровати шептал ей, что недалек тот день, когда он отправит жену в деревню, потому как она становится все более толстой и ленивой. А тогда, говорил он, он сделает Присс хозяйкой «Голубого колокольчика» и накупит ей всякой роскоши — все отделанные кружевами платья, и шелковые шали, и шляпки с перьями, какие только она пожелает. «У тебя столько талантов, душечка Присцилла», — приговаривал он. Он был единственным, кто называл ее полным ее именем.

Присс теперь была восемнадцатилетней, слишком старой, чтобы продавать свою девственность, но все еще задорно миловидной благодаря каскаду рыжих кудрей и ладно сложенной фигуре. Когда она надевала свое платье дамасской ткани с узором из роз, посетители в зальце оборачивались, потому что пышная старомодная украшенная лентами юбка шелестела при каждом ее шаге, а корсаж был тугим с низким вырезом, открывавшим обрызнутые легкими веснушками груди. Ей нравилось то, как глаза мужчин жадно впивались в нее, когда она ставила перед ними кружки с элем.

Обычно она, пока работала, держала посетителей на безопасном расстоянии; она же не была одной из шлюх Джоша, которые без конца поднимались по скрипящим ступенькам в чердачные каморки. Но иногда, только иногда, ее вниманием могла завладеть компания молодых джентльменов, когда они входили, готовые после восторгов театра или оперы подкрепиться элем в заведении Джоша Уиткомба перед тем, как вернуться в более привычные места времяпрепровождения состоятельных людей. Тогда, подавая им выпивку, Присс вздергивала свой хорошенький подбородок чуть повыше, и глаза у нее искрились, когда она отвечала шутками на их лесть. И даже порой, если кто-то из этих кавалеров ей нравился и если он выглядел чистым, без каких-либо предательских признаков французской болезни, тогда Присс могла согласиться пойти с ним в один из темных проулков, соединяющих позади заведения Мейден-лейн и Генриетта-стрит. Она всегда получала хорошую монету, а то и две в благодарность, а потом, исполненная удовлетворения, возвращалась в «Голубой колокольчик» разносить эль под бдительным оком Джоша.