Музыка и тишина - [2]
Лютнист, которого по жестокому контрасту природа наделила ангельскими чертами, улавливает в дыхании Короля запах вина. Но он не осмеливается пошевелиться даже тогда, когда Король поднимает руку и нежно касается ею его щеки. У Питера Клэра светлые волосы и глаза цвета моря, его с детства считали красивым. Он несет свою красоту с некоторой небрежностью, часто забывая о ней. Однажды Питер услышал, как его сестра Шарлотта молит Бога о том, чтобы Он дал ей его лицо взамен ее собственного. Мне от него мало пользы, подумал он, лучше бы оно принадлежало ей. Однако сейчас в этом незнакомом месте, когда его мысли спутаны и невнятны, лютнист обнаруживает, что его физическая красота неожиданно становится предметом исследования.
— Вижу. Вижу. — шепчет Король. — Господь перестарался, что случается с Ним не так уж редко. Остерегайтесь благосклонности моей жены Кирстен>{9}, которая сама не своя до желтых волос. Советую вам надевать маску в ее присутствии. Красота уходит, но вам это, конечно, известно, и мне нет нужды повторять очевидные истины.
— Да, Сир, я знаю, красота уходит.
— Конечно, знаете. Хорошо, а сейчас поиграйте для меня. Полагаю, вам известно, что здесь, при дворе, был ваш мистер Доуленд>{10}. Непостижимо, как такая прекрасная музыка могла изливаться из столь смятенной души. Этот человек был клубком самомнения и ненависти, и тем не менее его мелодии казались нежны, как дождь. Мы сидели и плакали навзрыд, а мистер Доуленд бросал на нас яростные взгляды. Я попросил мою мать отвести его в сторону и сказать ему: «Доуленд, так нельзя, это просто невыносимо», но он ответил ей, что музыка может родиться лишь из огня и ярости. Что вы об этом думаете?
Питер Клэр какое-то мгновение молчит. По непонятной ему самому причине вопрос Короля успокаивает его, и он чувствует, что его волнение мало-помалу утихает.
— Я думаю, что она действительно рождается из огня и ярости. Сир.
— Звучит логично. Но, конечно же, мы не знаем, из чего и почему рождается музыка, как не знаем и того, когда была услышана первая нота. И никогда не узнаем. Музыка — это человеческая душа, говорящая без слов. Но, похоже, она врачует боль — это неоспоримая истина. Между прочим, я стремлюсь к тому, чтобы все было ясно, честно и открыто. Почему бы вам не сыграть мне Lachrimae>{11} Доуленда? Сдержанность — вот дар, который я особенно ценю в нем. Его музыка не оставляет исполнителю места для самолюбования.
Питер Клэр снимает со спины лютню и прижимает ее к груди. Его ухо (в которое продета изящная драгоценная серьга, когда-то подаренная одной ирландской Графиней) внимательно прислушивается к настраиваемым струнам. Король Кристиан вздыхает; он ждет, когда зазвучит прекрасная мелодия. Он человек грузный. Кажется, любое изменение позы причиняет ему неудобство.
Питер Клэр принимает привычное положение: его туловище слегка наклонено вперед, подбородок опущен, правая рука описывает ласковый полукруг. Только так он может чувствовать, что музыка исходит от него. Он начинает играть. Он слышит чистый звук и понимает, что это и только это имеет значение для Короля Дании.
Когда песнь заканчивается, он бросает взгляд на Короля, но тот не двигается. Его широкие ладони крепко сжимают подлокотники кресла. С левой стороны его темной головы свисает длинная, тонкая косица, сколотая жемчужной булавкой.
— Весной, — неожиданно говорит Кристиан, — в Копенгагене обычно пахло сиренью и липами. Не знаю, куда исчез этот небесный аромат.
На тридцатилетие мне подарили новое Зеркало, которое, как мне думалось, я буду обожать. Мне казалось, я души не буду чаять в моем новом Зеркале. Но в нем есть один дефект, изъян в серебряном покрытии, отчего этот ужасный предмет делает меня слишком полной. Я послала за молотком.
Подарки к моим дням рождения не столь замечательны, как думали те, кто их дарил. Мой бедный старый Господин и Повелитель Король, зная мою слабость к золоту, подарил мне золотую статуэтку себя самого на золотом коне. Конь стоял на дыбах, и его передние копыта зависли в воздухе: и эта нелепая вещица опрокинулась бы, если бы не маленький арлекин, который как бы бежал рядом с конем, а на самом деле поддерживал его.
Я не просила подарить мне еще одно изображение моего стареющего супруга. Я просила золота. И вот теперь мне придется делать вид, будто я обожаю эту статуэтку Короля, держать ее на почетном месте из страха обидеть его, тогда как я предпочла бы отправить ее на королевский монетный двор и выплавить из нее слиток, который я ласкала бы руками и ногами и даже брала бы с собой в постель, чтобы чувствовать настоящее золото у своей щеки или между бедрами.
Этот подарок сопровождался посланием: «Моей дорогой мышке от ее господина, К. IV». Я порвала его и бросила в огонь. Очень давно, когда я была его маленькой невестой и щекотала его своими маленькими белыми пальчиками, он придумал это прозвище «Мышь»: в то время оно казалось мне очень милым, заставляя смеяться, гнусавить и выделывать разные мышиные штучки. Но те дни прошли. Прошли безвозвратно, и мне даже трудно поверить, что они были. У меня уже нет ни малейшего желания быть «мышкой». Я предпочла бы быть крысой. У крыс острые зубы, и они кусают. Крысы переносят болезнь, которая убивает. Почему мужья отказываются понять, что мы, женщины, не надолго остаемся их Любимыми Созданиями?
