Музыка горячей воды - [33]

Когда я опять вышел проверить табло, треть аэропорта уже нализалась. Прически ерошились. Один парень шел спиной вперед — очень пьяный, очень старался рухнуть затылком об пол и раскроить себе череп. Мы все курили и ждали — смотрели, надеялись, что он сейчас свалится и хорошенько треснется головой. Интересно, кто из нас успеет к его бумажнику. Я поглядел, как он свалился, и тут же раздевать его кинулась целая орда. Все равно от меня слишком далеко. Я вернулся в бар. Черный уже ушел. Слева от меня спорили два парня. Один повернулся ко мне:

— Вот вы что о войне думаете?

— Война — дело хорошее, — ответил я.

— Ах вот как? Вот как?

— Вот так. Садишься в такси — уже война. Покупаешь хлеба — война. Снимаешь себе поблядушку — и это война. А мне иногда нужны такси, хлеб и бляди.

— Глядите, парни, — сказал какой-то мужик, — вот человеку война нравится.

От другого конца стойки пришел еще один. Наряд — как у прочих.

— Это ты войну любишь?

— Это нормально; война — естественное продолжение нашего общества.

— Ты сколько лет воевал?

— Нисколько.

— А у меня лучший друг подорвался на мине. БАМ! И нет его.

— Да ради бога, на его месте мог быть и ты.

— Шуточки мне шутить?

— Я напился. Огоньку не найдется?

Он поднес зажигалку к моей сигарете с явным омерзением. После чего ушел в свой угол бара.

Рейс в 7.15 вылетел в 11.15. Мы неслись по воздуху. Поэтическая суета утихала. В пятницу рвану в Санта-Аниту и сращу себе сотню, опять засяду за роман. В воскресенье оркестр Нью-Йоркской филармонии играет Айвза[26]. Шанс есть. Я заказал себе еще выпить.

Свет погас. Спать никто не мог, но все делали вид. Я не стал, вот еще. Сидел у окна и пялился на крыло и огоньки под ним. Внизу все так славно упорядочено по прямым. Муравейники.

Мы приплыли в Международный Лос-Анджелеса. Энн, я тебя люблю. Надеюсь, машина заведется. Надеюсь, не забилась раковина. Хорошо, что я не выеб поклонницу. Хорошо, что у меня не очень получается ложиться в постель с незнакомыми женщинами. Хорошо, что я идиот. Хорошо, что ничего не знаю. Хорошо, что меня не убили. Когда я гляжу на свои руки и вижу, что они по-прежнему пристегнуты к запястьям, я думаю про себя: мне повезло.

Я вылез из самолета, таща в охапке отцовское пальто и кипу стихов. Подошла Энн. Я увидел ее лицо и подумал: блядь, я ее люблю. Что мне делать? Лучше всего вышло не показывать виду, и мы направились к автостоянке. Никогда не следует показывать, что тебе не безразлично, а то они тебя прикончат. Я нагнулся, чмокнул ее в щеку.

— Чертовски мило, что приехала.

— На здоровье, — ответила она.

Мы выехали из аэропорта. Я отыграл свою байду. Поэтическая суета. Я никогда не напрашивался. Им нужна такая блядь — вот и получают.

— Детка, — сказал я, — как же мне тебя не хватало.

— Я есть хочу, — сказала Энн.

Мы зарулили к чиканосам на углу Альварадо и Сансета. Взяли буррито с зеленым чили. Все кончилось. У меня по-прежнему есть женщина, и она мне совсем не безразлична. Такое волшебство нельзя принимать как должное. Пока мы ехали домой, я смотрел на ее волосы, на ее лицо. Косился украдкой, когда чувствовал, что она не смотрит.

— Как вечер прошел? — спросила она.

— Вечер прошел сносно, — ответил я.

Мы поехали на север по Альварадо. Свернули на бульвар Глендейл. Все было хорошо. Никогда не смирюсь, что настанет день и все съежится до нуля — любовь, стихи, гладиолусы. И в конце нас просто набьют грязью, как дешевые тако.

Энн заехала к нам на дорожку. Мы вышли, поднялись на крыльцо, открыли дверь, и тут вокруг нас запрыгал пес. Встала луна, дом пропах хлопьями пыли и розами, пес на меня наскакивал. Я потрепал его за уши, двинул кулаком в живот, он на меня вытаращился и ухмыльнулся.

Я тебя люблю, Альберт

Луи сидел в «Красном павлине» с бодуна. Бармен сказал, когда принес ему выпить:

— Я в этом городке только одного такого психа видал, как ты.

— Н-да? — ответил Луи. — Вот мило. Офигеть, как мило.

— И она сейчас тут, — не унимался бармен.

— Н-да? — ответил Луи.

— Вон, в синем платье сидит, фигурка — закачаешься. А к ней никто и близко не подойдет, потому что она псих.

— Н-да? — ответил Луи.

Потом взял стакан, подошел и уселся на табурет рядом с девушкой.

— Привет, — сказал Луи.

— Привет, — ответила она.

Они посидели немного, больше ничего друг другу не говоря.

Майра (так ее звали) вдруг пошарила за стойкой и извлекла полную бутылку с коктейлем. Подняла ее над головой, будто собралась швырнуть в зеркало над баром. Лу перехватил ее руку и сказал:

— Нет-нет-нет-нет, дорогая моя! — После чего бармен предложил Майре отправляться восвояси, и когда она ушла, Луи ушел с ней.

Они с Майрой взяли три квинты дешевого виски и сели в автобус до обиталища Луи — к жилому дому «Герб Делси». Майра сняла одну туфлю (на каблуке) и попробовала убить ею водителя. Одной рукой Луи усмирял Майру, а другой удерживал три бутылки. Они сошли с автобуса и направились к дому Луи.

Зашли в лифт, и Майра принялась нажимать кнопки. Лифт ездил вверх, вниз, опять вверх, останавливался, а Майра все спрашивала:

— Ты где живешь? А Луи повторял:

— Четвертый этаж, квартира номер четыре. Майра жала на кнопки, лифт ездил вверх и вниз.