Музыка горячей воды - [14]

— Ладно, Луи, — сказал Эрик. — Ты идешь за пивом, а я плачу.

— Нет, — ответил Луи, — идешь ты, плачу я.

— Я плачу, — сказал Эрик, — а за пивом отправим Глорию.

— Ладно, — сказал Луи.

Эрик дал Глории денег, проинструктировал, они открыли дверь и выпустили ее. В бассейне никого не было. Славное калифорнийское утречко — смог, затхло и безжизненно.

— Все ты со своим блядским ротатором, — сказал Эрик.

— Да хороший журналец, — ответил Луи. — Не хуже других.

— Наверно.

А потом они вставали и садились, садились и вставали, дожидаясь, когда же Глория вернется с холодным пивом.

Упадок и разрушение

В «Голодном алмазе» был понедельник. Внутри всего двое — Мел и бармен. Днем по понедельникам Лос-Анджелес — ебеня; даже вечером в пятницу это ебеня, но особенно — днем по понедельникам. Бармен — его звали Карл — пил втихаря у себя под стойкой, а напротив него лениво нависал над выдохшимся зеленым пивом Мел.

— Я те должен че-то сказать, — сказал Мел.

— Валяй, — ответил бармен.

— Тут это… как-то вечером мне один тип звонит — я раньше с ним работал в Акроне. Его уволили, потому что бухал, а он женился на медсестре, и теперь эта медсестра его кормит. Мне такие люди до лампочки, но сам же знаешь, какой сейчас народ — как бы виснут на тебе.

— Ну, — сказал бармен.

— В общем, они мне звонят… Слушай, плесни-ка мне еще пива, это просто моча какая-то.

— Ладно, только ты пей быстрее. Оно выдыхается через час.

— Хорошо… и говорят мне, что решили нехватку мяса — я думаю: «Какая такая нехватка мяса?» — и чтоб я приезжал. Мне делать нечего, я беру и еду. Играют «Сент-Луисские Бараны», и этот мужик, Эл зовут, включает телик, и мы садимся смотреть. Эрика — это ее так зовут, — она где-то на кухне салат делает, а я пару упаковок пива привез. Здрасьте, говорю, Эл откупоривает, там славно и тепло, духовка включена… В общем, удобно. Они, похоже, пару дней не ругались, ситуация спокойная. Эл что-то тележит про Рейгана, про безработицу, только я ему ответить не могу, мне скучно. Понимаешь, плевать мне, прогнила страна или нет, если только мне самому все удается.

— Нуда, — сказал бармен, отхлебнув под стойкой.

— В общем. Она выходит, садится с нами, пиво пьет. Эрика. Медсестра. Говорит, для всех врачей больные — как скот. Говорит, все врачи шустрят. Думают, свое не пахнет. И ей лучше бы с Элом, чем с каким-нибудь врачом из нынешних. Ну а это глупое заявление, так?

— Я-то Эла не знаю, — ответил бармен.

— Ну, мы в картишки перекидываемся, «Бараны» проигрывают, и вот через несколько партий Эл мне говорит: «Знаешь, у меня странная жена. Ей нравится, чтобы кто-то смотрел, когда мы эт-са-мое». «Нуда, — подтверждает она, — меня это стимулирует». А Эл такой: «Но так трудно заставлять кого-то смотреть. Думаешь, вроде легко, а на самом деле дьявольски трудно…» Я им ничего не отвечаю.

Прошу две карты, ставку на никель повышаю. А она карты откладывает, и Эл свои бросает, и они оба встают. Она давай по комнате пятиться, Эл за ней. «Ты блядь, — говорит, — ты блядина ебаная!» Ходит мужик передо мной и жену свою блядью обзывает. «Блядь!» — орет на нее. Загоняет ее в угол, шмяк по морде и давай кофточку с нее сдирать. Опять орет: «Ты блядь!» — и опять ей по морде, она аж на ногах не удержалась. У нее уже юбка порвана, она ногами от него отбивается и кричит… Он ее подымает, целует, потом шварк на кушетку. И давай по ней ползать — целует, одежду на ней рвет. Потом трусики содрал и заработал. И пока он этим занимается, она из-под него зырит, все ли мне видно. Видит, что я наблюдаю, — и давай извиваться, просто как змея бесноватая. В общем, постарались они на славу, кончили; она встает и уходит в ванную, а Эл — на кухню за пивом. «Спасибо, — говорит, когда опять в комнату заходит, — ты нам очень помог».

— А потом что? — спросил бармен.

— Ну, «Бараны» наконец забили, в телевизоре шум поднялся, а она выходит из ванной и идет на кухню… Эл опять про Рейгана заводит. Говорит, это все — Упадок и Разрушение Запада, как Шпенглер[15] писал. Все такие жадные, такие растленные, все прочно гниет. И вот в этом духе еще какое-то время тележит… Потом Эрика зовет нас за столик в кухне, а там уже накрыто, и мы садимся. Пахнет хорошо — жарким. А поверху — ломтики ананаса. Похоже на бедро — и я вижу там что-то вроде колена. «Эл, — говорю, — а ведь похоже на человечью ногу, если брать от колена и выше». «Нуда, — говорит Эл, — это она и есть».

— Так и сказал? — спросил бармен, нагибаясь отхлебнуть.

— Ну, — подтвердил Мел. — А когда такое слышишь, тут же прямо не знаешь, что и думать. Вот ты бы что подумал?

— Я бы подумал, — ответил бармен, — что это шутки у него такие.

— Само собой. Поэтому я ему говорю: «Отлично, отрежь-ка мне кусок получше». И Эл отрезал. Там и пюре было, и подливка, кукуруза, горячий хлеб, салат. А в салате — фаршированные оливки. Эл говорит: «Ты попробуй горчицы с мясом, острая, хорошо идет». Я мажу. Неплохое мясо… «Слушай, Эл, — говорю, — а ведь недурно. Что это?» «Ну я ж тебе говорю, Мел, — отвечает он, — это человеческая нога, бедро. От четырнадцатилетнего мальчишки — мы его на бульваре Голливуд подобрали, он стопом ехал. Позвали его к себе, накормили, он дня три-четыре посмотрел, как мы с Эрикой этим самым занимаемся, а потом нам надоело, поэтому мы его забили, выпотрошили, кишки в мусоропровод, а остальное — в морозилку. Гораздо лучше курицы, хотя вот стейку из филейной вырезки я бы не предпочел».