Мужчины, рожденные в январе - [3]

— Нет, друг мой ситцевый, не пустое. Настоящий мужчина тем и отличается, что в критический момент для общества может найти очень верный выход. Если дашь в качестве приза посачковать пару дней, то я всех выручу.

Отдыха Мятникову не требовалось — они работать-то по-настоящему еще не работали, но за каждую свою выдумку он привык получать хоть какое-то поощрение. Сам Николай вовсе не пил, с малолетства не терпит спиртного. Но была у него блажь: любил он других угощать вином, любил других провоцировать на выпивку. Человек во хмелю, его глупые выходки веселили Мятникова.

— Ветродуй! Жилы-то, жилы чего из нас тянешь?

— Или говори идею, или иди знаешь куда! — Иван Петрович скорчил злую рожу.

Чего не любил Сапов в Мятникове, так этого стремления показать свое превосходство над другими. Он прямо-таки выпячивает, что он лучше всех. Ну не уважаешь ты других, ну моложе, красивее ты всех, ну не льешь ты, так и не выказывай своего отличия от других, не выказывай свое пренебрежение другими. Черт с тобой, пренебрегай всеми, но так, чтоб другие не видели и не чувствовали; черт с тобой, будь выше всех, но чтобы другие не замечали.

— Я серьезно… Даю голову на отсечение, что будет все окей. Настоящий мужчина тем и отличается, что может сдержать свое слово.

— Дай ты ему эти дни, — подсказывает бригадиру Василь, — Я могу за него отработать. Мне это вовсе не тяжело.

— Во, уже батраками обзаводится. Ребята, он же издевается над нами! Брехун этот…

— Иван Петрович! Пожилой человек, старший из нас, наставник, так сказать, пример для нас, подрастающего поколения, а брехуном меня… Обидно, до самого пупа обидно… — Мятников хмурится, демонстративно отворачивается от Сапова. — Я от чистой души хотел вам идею преподнести, а вы… Какая горилловская неблагодарность. Даю вам голову на отсечение, что все будет в лучшем варианте, но только не сегодня.

— Тем-ни-ла!.. — орет Иван Петрович. — Хвастун!

— Ты что думаешь, что пурга рагаыпе как через неделю затихнет? Так ошибаешься, дорогой! А вообще-то я для вас ничего никогда делать не буду. Настоящий мужчина тем и отличается, что в критический момент может в себе задушить сострадание к ближним.

— Не обижайся, говори идею, потом возьмешь отгулы, — Семен приподнимается на локти и смотрит пытливо на Мятникова.

— Окей! Приступаю к секретной операции.

Николай бросает на стол карты и поднимается.

Иванпетя хватает его за руку.

— Погодь, давай доиграем.

— Иди ты знаешь куда!

— Зна-аю. Ишь воспламенился давай доиграем.

Сапову впервые за долгую игру пришла хорошая карта и ему не терпится взять в игре верх над Мятниковым.

Николай пытается вырвать руку, но Сапов держит ее крепко.

— Не мешай, — вяло говорит бригадир. — Пусть инициативу проявляет. Но если он нас наколет, то я ему… Он мой характер знает.

— Брось ты его, Зад, слушать. Он всегда только и знает, что треплется. Известно, какая это балаболка. У него одни бабы на уме, а о другом ему думать некогда, — торопливо, захлебываясь словами, говорит Иванпетя. — Он же все сочиняет.

Мятников не обращает внимания на слова Сапова. Он обувается, надевает теплые ватные брюки. Он весь переполнен жаждой деятельности. Он быстро устает от монотонной, однообразной работы, ему надоедает ленивое безделье. Он любит частую смену событий. Непостоянство свое Николай уважал, ибо видел в этом признак прогресса.

Мятников надел полушубок, сверху, чтобы полушубок не намок от снега, натянул брезентовую камлейку, остановился у двери и командирским тоном приказал:

— Пока я осмотрю сени, Василю Банкову немедленно одеться и быть готовым следовать за мной.

— А кто ты такой, чтобы я тебя слушал?

— Отставить разговоры. За пререкание получишь взыскание.

— Василь, не пузырься, делай, что он говорит, — Семен истомленно поворачивается к стене, шумно и устало вздыхает. — Пусть уж разворачивается, но если он нас того, то он мой характер знает.

Как только Василь и Мятников вышли из балка, Индюк, позевывая, лег на кровать, которая стояла напротив железной печки, и уже через минуту слышалось его спокойное, блаженное посапывание.

— Вот сволочь! — фальцетит Иван Петрович, покачиваясь всем туловищем из стороны в сторону, морщит презрительно лицо, и на большом горбатом носу его собираются складки. — Уже как лошадь храпит. Надо ж быть таким! А? Тут себе места не находишь, а этот…

— Глохни, — рычит недовольно Семен, приткнувшись головой к тонкой, подрагивающей от порывов ветра стенке балка. — Без тебя тошно.

Иванпетя ругается про себя, но молчит, посапывая, собирает карты. Он сосредоточенно, с величайшей обидой в душе тасует их. Карты старые, потрепанные концы топорщатся. Иванпетя зло трясет колоду, посверкивая глазами, распрямляет загнутые утолки.

Бригадира Сапов не то чтобы боялся, но просто не хотел с ним конфликтовать. Как ни крути, а от бригадира многое зависит: заработок, участок работы полегче, вообще отношение к тебе в бригаде.

Семен Задов всего лет пять работает на шахте, но он зол в работе и вообще-то башковитый мужик: за такой короткий срок от простого бурильщика дотянул до бригадира.

Иванпетя недолюбливал Семена вовсе не потому, что тот в последнее время, схоронив жену, стал запивать, — подобное случается и с самим Саповым, а недолюбливает он его за резкость, за то, что бригадир не считается с мнением самого Иванпети, хотя уж с его-то мнением он должен считаться. Как-нибудь Сапов пятнадцать лет на Крайнем Севере, больше десяти из них работает на одной и той же шахте. Правда, некоторые его считают человеком с ленцой и потому всякое брешут о нем. И начальство недолюбливает его. Все из-за того, что он может резануть правду-матку в глаза. Это нынче никому не нравится. Не любят нынче правду и критику. Спеси-то в людях ох как много, а хозяйственности и деловитости нет. Все стараются задарма да побольше зарплату получить. Хорошо, любит он деньги. Так не краденые любит-то! Любит заработанные, трудовые. Ты дай мне работу посолиднее, обеспечь меня материалами, механизмами, а я те горы сверну, я те всю Землю перепашу, но ты мне за это и плати надлежащим образом, хорошо плати, чтобы у меня охотка была еще крепче работать. Стимульнуть человека рублем никогда не грех. А уж за качеством пусть начальство следит. Наше дело — давай, давай, горы ворочай. Мы с детства к штурмам приучены. Что касается качества, то тут все посложнее. Надежда на сознание нынче плохая. Это у молодых, горячих, сознание, гонор рубль заменяют, а у нас-то, кого судьба била и рвала, на переднем плане желание хорошо пожить. Чего ж нас ругать за то, что мы к деньгам приучены — сами ж приучали, условия приучали.