Мужчины как дети - [62]

Нет, он заботился о нем, он позвал мать, когда Пашка пытался поджечь кусок карбида, чем уберег брата от химических ожогов. И обеспечил отеческий ремень и ожог попы. И так всегда – во всем он сохранял некую позицию, скорее даже позу – защитник, умник и великий старший брат. А сам не удосужился даже спросить, как брат живет, чем, о чем думает, какие у него планы на будущее. Только воспитывал. Лидку возненавидел сразу, как только узнал о ее существовании. И ненавидел все эти годы. Женился на этой пигалице Марине, только чтобы быть не хуже брата. О, эти игры – кому они нужны! И кто сможет понять это раньше, чем пройдет куча лет или даже вся жизнь, которая вся растрачена непонятно на что – на ерунду. На то, чтобы доказать маме, которая уже давно постарела, что ты все-таки лучше, чем этот маленький визжащий комок, который она привезла зачем-то из роддома. Стоило тащить! А посмотри, мама, я еще и стишок выучил, а этот только гадит в подгузник.

Или дело в этой докторше, к которой, признаться, Павел уже так привык. Не странно ли, как Алексашка держит ее за руку, как целует ее в щечку. Ведь она же – доктор! Разве можно с ними, с докторами, спать? Ведь она держала нож над ним, над Павлом Светловым, она знает, что у него внутри, гораздо лучше кого бы там ни было, – она знает его изнутри в буквальном смысле слова.

Эта мысль казалась Павлу ужасно странной. Как казалось странным то, что Алексашка смотрел на него теплыми, а не колючими, как обычно, глазами. Неужели для того, чтобы понять, что они все-таки братья, понадобилось около сорока лет, одна ужасная авария и одна высокая докторша с карими глазами?! Хоть бы Сашка не разругался с ней, хоть бы ему никакая вожжа под хвост не попала – как с Маринкой. А с докторшей надо сразу жениться, хорошая баба, хоть и нервная. Но простая, людей спасает. Где сейчас таких возьмешь! И любит его. Непонятно за что, такого дундука. Павел думал о брате нежно, с любовью. Он вообще всегда, всю жизнь его любил. И очень хотел, чтобы Сашка тоже посмотрел на него как на друга. Всю жизнь хотел, если честно. Еще тогда, в детстве, когда он пытался подглядеть, как старший брат с друзьями с жаром играли в настольный хоккей. А его шпыняли: «Иди, малявка, не мешай. Не лезь ко взрослым парням!» Павел очень хотел быть с ними. И доказать, что он ничем не хуже. И что, доказал? Разругались в пух, принялись мериться, у кого денег больше, машин, баб. А зачем? Только сейчас, лежа в этой (признаться честно, ненавистной) кровати, Павел понимал, как все было глупо. Как глупо было вообще все это – пить где-то в саунах, пока в доме сидит и страдает от одиночества гордая и вредная любимая женщина. Как глупо было не удержать брата от этого его бизнеса косметического, надо было сделать что-то, но хотелось именно, чтобы он разорился. Зачем? Чтобы сказал: «Я был не прав. Надо было тебе тоже с нами в настольный хоккей играть». Так, что ли? Уже нет на свете того хоккея, а мы все пыжимся, пытаемся чего-то доказать друг другу. Как же все глупо! А теперь ведь Сашка все бросил, все потерял и сидит, вернее, бегает тут вокруг всех – и его жены, и его дочери, и докторши этой с испуганными, ни во что не верящими глазами. Еще бы, она все видела, она – хирург. Нет, надо бы ему на ней жениться. Эх, если бы на этой свадьбе сказать тост! Сказать им всем, как он их любит.

Павел имел время подумать. Все время, исключая только те часы, когда Жанна или Лида сидели рядом, требовали, чтобы он концентрировался, чтобы шевелил головой, руками, хоть пальцами. Или делали массаж, или давали ему читать – ставили книгу и ждали, пока он моргнет, чтобы перевернуть страницу.

– Ты должен быть сильным, Павлушка, – говорила Лида. – Ты должен подняться. Хотя бы для того, чтобы я могла устроить тебе скандал. Понимаешь? Я люблю скандалить, а ты такой тихий, не отвечаешь. Нет, нам надо бы поорать друг на друга, как в стародавние добрые времена. Да?

– Да, – улыбался и моргал он.

– Ты должен готовиться.

– Да, – соглашался он.

И вот одним прекрасным вечером, когда рядом стояли и Лида, и Жанна, и даже Машка крутилась где-то рядом, Сашка посмотрел как-то нежнее, что ли, обычного и спросил:

– Эй, Пашка. Ты меня понимаешь? Братухин, алло! Ты как, все нормально? Ты не молчи, не нервируй меня. У нас есть новости, ты тут? – ласково пробормотал Саша, уже привычно замедляя ход своей речи, чтобы Павел мог прочитать все или почти все по губам. И потрепал Пашу за волосы (ну, он и оброс, надо бы постричь).

– Да, – моргнул Паша, а для пущего понта дернул сразу двумя указательными пальцами двух рук. У Павла было достаточно времени, чтобы потренироваться. Фак у него еще, конечно, не выходил, но пальцами дергать Паша уже мог почти свободно.

– Ух-ты! – заметила Лида. – Ты так раньше не делал!

– Да, – довольно улыбнулся Пашка, чуть дернув уголки губ. И снова повторил трюк, который репетировал целых три недели. Ради вот этого самого «ух ты», ради того, чтобы Лида посмотрела на него удивленно и ласково, чтобы она осталась довольна.

– Молодец. Врачи из Германии сказали, что успех будет зависеть не только от операций, но и от тебя лично – как ты пройдешь реабилитацию, – добавила Жанна и улыбнулась. – А ты у нас молодец.