Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека - [133]

— Половину от минимальной. Деньги небольшие, но все же…

— Хорошо, я подумаю.

Не сказать, что работу в институте и практику в лаборатории нельзя было совместить. Для комбинации возможности были обширные. Однако, пораскинув мозгами, я понял, что свои институтские обязанности я уже воспринимаю как помеху и обузу. Такое открытие в свою очередь вызывало недовольство, даже стресс в тех случаях, когда часовые стрелки вынуждали меня оторваться от интереснейших опытов в лаборатории Крониса.

Там, в другом здании, я занимался систематизацией, обмерами, причины и следствия которых не вызывали во мне никаких эмоций.

Мысль о том, что от работы в институте нужно отказаться, стала преследовать меня в буквальном смысле слова. Разумеется, в любой момент я мог объявить матери: твоему сыну впредь понадобится больше денег. Но такое решение вопроса для меня было неприемлемо. И все оставалось по-старому. Хотя было совершенно ясно, долго так продолжаться не может.

— Что нового? — спросил профессор Кронис.

— Вчера Линарду удалось сделать неплохие снимки растяжения в последней фазе.

— Знаю. А как с деньгами?

— Нормально.

— Ясно. Лекции частенько приходится пропускать?

— По четвергам.

— Скверно.

Кронис не улыбнулся. Я пожалел о своей откровенности. Несолидно делать профессора соучастником в столь щекотливом деле. Что ни говори — лицо должностное. Одобрить пропуски лекций он не имел права. С какой стати Кронису брать на себя ответственность? Запрети он мне при таких обстоятельствах практику в лаборатории, это было бы в порядке вещей.

Сумятица в душе росла, принимая угрожающие размеры. Так чудесно взлетевший змей моих надежд, кувыркаясь, падал с высоты, и я уже мысленно видел, как он с треском врезается в землю, превращаясь в кучку щепок и мятой бумаги.

Но время шло, и ничего не менялось. Профессор при встречах больше не заговаривал со мной о пропущенных лекциях. В лаборатории отношение ко мне было дружественное. Чуть позже вместо временного пропуска получил постоянное удостоверение. Это меня успокоило.

И вот однажды поутру я проснулся с таким чувством, что сегодня что-то должно произойти, какой-то поворот к лучшему. Ни с того ни с сего явилось ощущение, что все беды и мытарства позади.

Я верю предчувствиям. Возможно, веру поддерживают совпадения, но я бы мог назвать немало случаев, заранее мной предугаданных. Вплоть до мельчайших подробностей. Например, ехал я однажды в гости на озеро Балтэзерс, совершенно определенно зная, что к вечеру похолодает и что мне предложат надеть красного цвета пуловер. В другой раз, когда предстояло отправиться на похороны, мне было точно известно, что встречусь с невестой. Дождь хлестал как из ведра. Пришлось взять такси. Я знал, что панихида должна состояться в малой кладбищенской часовне за железнодорожным переездом. Гляжу — среди деревьев действительно белеет храмик. Ну, думаю, наверно, здесь. У входа множество машин. Отпустил такси, захожу. Свечи горят, играет орган. Но оказалось, что это вовсе не часовня, и попал я в церковь, где идет венчание.

После лекций зашел в комитет комсомола. Это комната, вернее, две комнаты, в которых мне все досконально известно. Но и тут я не мог подавить в себе ощущения, что вижу их впервые. Еще удивился: какой огромный сейф. Не комитет комсомола, а прямо филиал банка. Интересно, сколько же тонн стали пошло на комсомольский сейф?

Вия с Зигридой перебирали бумаги о стройотрядах. При моем появлении переглянулись, перекинулись афоризмами.

— Доброе утро, — сказал я, — а что, наш вождь уже проснулся?

Вопрос был в общем-то излишним: из соседней комнаты ломилась дискомузыка. Петерис Петерисович Валпетерис сидел на краю стола, покачивая своими длинными ногами. И в его комнате стоял сейф. В этом отношении кабинет Петериса не отличался от кабинетов других комсомольских секретарей. Оригинальным было то, что в комнате нашего секретаря еще имелись магнитофон, проигрыватель и пара мощных динамиков.

Петерис схватил мою руку, стиснул ее и раз-другой энергично тряхнул, как бы проверяя на прочность мой локтевой сустав.

— Ну, поздравляю тебя, поздравляю, новоявленный миллионер, — сказал он. — Во-первых, выбили тебе премию за первое место на английской олимпиаде. Это так, на мелкие расходы. А главное, как стало известно из хорошо информированных источников, тебе присуждена стипендия, исчисляемая трехзначной цифрой.

Когда я вышел из комитета комсомола, в моем кошельке было ровно столько же денег, сколько их было, когда вошел. Однако чувство было такое, будто я выезжаю оттуда на сундуке с деньгами. На белом, статном сундуке с деньгами, который величаво поднимает ноги, поводит шеей и машет хвостом. Не подвело предчувствие! Все в порядке. Завтра же подаю заявление об уходе. Теперь могу себе позволить.

Весь день пребывал в приподнятом настроении. Удача заряжала и окрыляла. Намеренно брался за всякие давно отложенные малоприятные дела. Работа на редкость спорилась. Что это — вдохновение, воздаяние за риск? Не знаю, только я обратил внимание, что везенье обладает волнообразным характером: раз начавшись, оно затем продолжается по инерции.