Мужчина-вамп - [5]

— Видишь, как хорошо в соседях иметь влиятельных людей! Пожалуйста, местный «Солнечный берег». Всегда прибрано, дно безопасное. И компания бывает приличная. Деревенские сюда не ходят во избежание недоразумений.

— А мы кто?

— Мы? — подруга задумалась. — Мы — прослойка. Бедная, но безвредная. Нам можно. Правда, существует что-то вроде негласного графика посещения пляжа. Но иногда пересекаемся.

Последних слов подруги я почти не слышала, потому что торопливо стягивала халатик. Прохладная чистая река притягивала, словно магнит. В такие минуты особенно четко осознаешь, что жизнь появилась именно в воде. И я кинулась в нее, будто в родную колыбель.

* * *

Солнце почти село. От реки поднимался легкий туман, который невесомым влажным холодком окутывал улицу Социалистическую. В воздухе пахло дымком от прогоревших березовых дровишек. Как сказали бы парфюмеры, с нотой вишни, поскольку в банную печурку пошли и засохшие вишневые ветки. С полным ощущением отделения души от тела я сидела на стуле под черемухой и пила чай из старинного самовара. Уже четвертую чашку. На голове у меня красовалась чалма из полотенца, к голому колену прилип листочек от дубового банного веника. Шевелиться не хотелось. Хотелось растекаться любящей всех субстанцией по стулу, по огороду, по деревне, по земному шару. Я блаженно вздохнула и зачерпнула ложечкой вишневое варенье. Темно-рубиновая капля сорвалась с ложки и упала на столешницу, предусмотрительно застеленную разноцветной клеенкой. К варенью тут же пристроилась деловитая оса и стала быстро затягивать каплю внутрь своего тощего, вертлявого тельца. Чаепитие в Мытищах, да и только. Вернее, в Петушках.

— Эх, замечательно! — Я лениво сдула обнаглевшую от дармовщинки осу с края чашки.

— Вот видишь, а ты испугалась. Хотела в город возвращаться. — Зойка с лукавой улыбкой выглянула из-за латунного самоварного бока.

Хорошо, что я и так была уже пунцовой и от бани, и от чая и подруга не увидит моего стыдливого румянца.

— Ничего я не испугалась.

— Испугалась, испугалась, не оправдывайся. По тебе все сразу заметно. Ну, что, поживешь или уедешь?

— Поживу немножко, так и быть.

И словно струнный аккомпанемент к моим словам, усилился стрекот кузнечиков, по двору растеклось благоухание ночной фиалки.

— А, сволочи! Затаились!

Я вздрогнула и плеснула чаем себе на ногу. Спасибо, что успел остыть. Злобный крик за калиткой разорвал благолепие тихого летнего вечера.

— Зоя, это что?

— А вот, изволь видеть, народный мститель Коля. Не трясись, угрозы не в наш адрес. Если любопытствуешь, подойди тихонько к забору и полюбуйся на бесплатный спектакль с социальной направленностью. Я уже нагляделась.

Высокие мальвы прятали меня с головой, а прореха между досками открывала достаточный обзор на происходящее. Посреди улицы стоял мужичонка в жеваном пиджаке и драных спортивных штанах. Судя по его шатким движениям и неестественно грозному виду, он принял на грудь около литра сорокаградусного спиртного. Мужичок грозил кулаком богатым особнякам:

— Воры, капиталисты проклятые! Разграбили Россию! — Он пьяно шмыгнул носом и ударил себя в чахлую грудь. — Ишь, понастроили. А трудовому народу жрать нечего!

— Видала, каков обличитель? — Зойка подошла сзади, невозмутимо дожевывая ватрушку. — Жрать нечего, а пить есть чего. Трудовой народ! Первый в деревне лентяй и алкоголик. Четверо детей, между прочим. Если б не жена… Ей надо спасибо сказать. Да еще корове. Это в их дворе я молоко покупаю, самое лучшее в деревне. Только тем и живут. Ой, смотри, смотри, как бушует.

Коля вдруг поднял с земли камень и нетвердой рукой попытался кинуть его в сторону особняка:

— Дождетесь, сволочи, пустят вам «красного петуха», как в семнадцатом году! — Он громко икнул и погрозил пальцем. Величественный дом, укрытый за высоким забором, оставался безмолвным, словно египетская пирамида.

— Вот придурок. Семнадцатый год вспомнил. У самого небось по истории двойка была. Он первым и дождется. Лопнет у Подлубняка терпение когда-нибудь.

— Не лопнет, Зоя. Для них этот Коля, как муравей для слона.

Между тем к исходящему праведным гневом селянину приблизился мальчик-подросток:

— Папа, хватит, пойдем домой. — Он конфузливо потянул Колю за рукав. — Пойдем, люди смотрят.

— Пускай смотрят, — куражился правдоискатель. — Мне скрывать нечего, я весь на виду.

— Это уж точно! — фыркнула Зойка. — Вся дурь как на ладони.

— Пусть капиталисты боятся! — продолжал орать Коля. — Ничего, сынок, будет и на нашей улице праздник.

Он снова хлюпнул носом, хотел погладить мальчика по голове, но промахнулся и чуть не упал.

— Детей жалко. Каково им такого папашку иметь. Сын взрослый, все уже понимает. — Зойка возмущенно покрутила головой.

— А жена?

— Что жена! Куда ей деваться. Терпит. Наверное, любит. Хотя как такого можно любить! Ладно, пошли чай допивать, не могу я на это безобразие смотреть. — Подруга развернулась и ушла в глубь двора. Я тоже пошла за ней следом.

Какое-то время с улицы Социалистической еще доносились угрозы, но постепенно шум утих. Наверное, мальчику удалось увести Колю домой.

Инцидент с пьяным Колей немного подпортил настроение, но в целом день прошел хорошо. Перед сном мы еще посмотрели немного маленький телевизор, потом поболтали, затем Зойка постелила мне на диване. Простыни так же пахли мятой, как давеча одежда из комода. Деревянные стены дома не пропустили в комнату дневную жару. Казалось, что где-то непрерывно работает невидимый кондиционер. Только в отличие от мертвого, охлажденного воздуха он гонит в дом чистую речную прохладу, настоянную на прибрежных травах.