Мужчина моей мечты - [32]

— Что, равиоли тебе не понравились?

— Да нет, все нормально, — говорит Анна. — Ты не хочешь? Я просто не голодна.

— Если с ними что-то не так, нужно вернуть блюдо.

— Все в порядке, у меня действительно нет настроения наедаться мучным.

Как только эти слова сорвались с ее уст, Анна тут же понимает, какой будет реакция отца. Главная примета — это его ноздри, по ним всегда можно судить безошибочно. Сейчас они расширяются, как у разъяренного быка.

— Не знал, что для этого нужно какое-то особенное настроение, — раздраженно произносит он. — Но я скажу тебе то, что знаю наверняка. Эти равиоли стоят шестнадцать долларов, и поэтому я уверен, что ты сейчас съешь их все до последнего.

В душе Анны одновременно возникают два равных по силе желания: рассмеяться и расплакаться.

— Мне двадцать один год, — говорит она. — Ты не можешь заставить меня доедать то, что я не хочу.

— Что ж, Анна, — отец старается, чтобы его голос звучал с интонацией, которая подразумевает: «Ты уже слишком взрослая, чтобы тебя баловать», но на самом деле все это означает: «В ближайшее время можешь ко мне не подходить». — Смотри, какая у нас с тобой проблема. Когда я вижу, как ты легко швыряешься деньгами, то начинаю задумываться, правильно ли я делаю, оплачивая твою квартиру этим летом и давая тебе возможность решать свои проблемы в рекламном агентстве? Может быть, моя помощь только разбаловала тебя?

Еще одна привычка отца Анны — идти на обострение конфликта. Любое несогласие воспринимается им как проявление неуважения к нему как к личности или как следствие неадекватности собеседника.

— Ты сам убедил меня идти на неоплачиваемую стажировку, — напоминает ему Анна. — Ты сказал, что для моего резюме это лучше, чем работа няней.

Какое-то время они молча сидят за столом, испепеляя друг друга взглядами. Мимо с подносом в руках проходит официантка в черных брюках, белой блузке на пуговицах и черном переднике, завязанном на талии. Не произнося ни слова, отец Анны кивает на тарелку с равиоли.

Анна складывает салфетку на коленях, в уме приказывает себе не забыть сумочку и поднимается, чтобы уйти. Набрав в грудь побольше воздуха, она с твердостью в голосе произносит:

— Я не буду есть равиоли. И не надо этим летом платить за мое жилье. Это с самого начала было плохой идеей. За мое обучение, кстати, тебе тоже не надо платить.

По лицу отца было видно, что он одновременно поражен и доволен, как если бы она позволила себе рассказать неприличный, но очень смешной анекдот.

— Черт возьми! — восклицает он. — Я собирался сэкономить шестнадцать баксов, а сэкономил тридцать тысяч! Мне просто интересно, где ты собираешься найти такие деньги? Ты уверена, что твоя мать сможет столько заработать?

После развода родителей финансовое положение матери оставалось для Анны загадкой. Несколько лет назад мать устроилась на работу в магазин, где четыре дня в неделю работала продавщицей дорогого постельного белья и мыла, но значительную часть своей зарплаты, судя по всему небольшой, она оставляла в том же магазине: ванные комнаты в ее квартире были забиты фестончатыми полотенцами из магазина и миниатюрными бутылочками с английскими лосьонами. Конечно, когда несколько лет назад, оставив кое-какое наследство, умерли бабушка и дедушка Анны (по материнской линии), им выплачивали алименты, но Анне все равно кажется, что их семья лишь более-менее держится на плаву и твердой уверенности в завтрашнем дне нет. Впрочем, еще ей кажется, что именно такое положение не дает матери пасть духом, а это уже немало.

Как бы то ни было, Анна встает из-за стола. Она вешает сумочку на плечо и бросает отцу:

— Наверное, мне придется самой что-то придумать. Я больше не хочу иметь с тобой дела. Уже половина одиннадцатого, но в офисе еще почти никого нет (сегодня пятница, а завтра — четвертое июля, День Независимости). Кто-то в глубине коридора включил радио, которое передает музыку семидесятых, но Анна поняла это только после пятой или шестой песни. Около одиннадцати появляется Сари (она тоже стажер и учится на выпускном курсе в университете Нордистерн). Ее фигура возникает в том пространстве, где должна была стоять дверь, если бы в кабинках для стажеров ставили двери.

— Представляешь, он опоздал и приехал за мной слишком поздно, — без вступления начинает Сари. — Когда я села в машину, он говорит: «Я, признаться, не голоден. Может, просто выпьем по чашечке кофе?» Я про себя думаю: «Ну уж нет, я совсем не на чашечку кофе рассчитывала!» Я, понимаешь… — Тут она одними губами беззвучно произносит: «Сделала себе эпиляцию», — а затем опять переходит на обычный голос: — Я имею в виду, я готовилась и все такое, но вслух говорю: «Да, конечно!» И мы едем в какую-то забегаловку, даже не в «Старбакс». Там, наверное, по кухне крысы бегали. Просидели мы не больше часа, и он повез меня домой. Так вот, когда мы подъехали к дому (ты сейчас упадешь, Анна), он меня и спрашивает: «Можно мне зайти?»

Сари качает головой.

— Не понимаю, — говорит Анна. — А что тут такого?

— Он попросился зайти ко мне, чтобы выпить кофе! Мы же только что пили кофе. Ну не идиот, а?! Я даже не стала ему ничего отвечать, просто захлопнула у него перед носом дверь.