Муж, жена и сатана - [92]

Шрифт
Интервал

— Удостоверенье имеется? — строго спросил дедушка и пристально посмотрел в суходрищевские глаза.

Ленке вдруг стало не по себе. Она резко оробела и протянула старику музейную книжицу, ожидая, что вот-вот ее отсюда выставят, документ задержат и сейчас же к какому-нибудь оперативному сотруднику, исследовать причины ее сатанинского интереса к неизвестным останкам. А еще сообразила, что наскоком тут ничего не выйдет, больно уж серьезным с самой первой минуты оказался прием.

Они прошли в столовую, обставленную в тяжеловесном стиле румынских шестидесятых, и сели за стол, друг против друга.

— Излагайте, прошу вас, — разрешил старик, произнеся это ни с достаточной вежливостью, ни с открытой неприязнью в голосе — скорей, просто по необходимости случая.

— Мы разыскиваем родственников господина Михайловского… — на мгновенье она запнулась, — вот только, к сожалению, не знаем его имени отчества… того, кто в вашей семье В.А… который был В.А., простите.

— Владимир Андреевич Михайловский мой отец, — довольно сухо произнес старик, — я же сын его, Андрей Владимирович. И с какой целью, позвольте узнать, вы меня разыскиваете, уважаемая? И «вы» это кто? Музей? Отдел рукописей? Архивариус?

— Мы пробуем отыскать информацию касательно некоторых важных единиц хранения.

— А при чем тут мой отец? — таким же не слишком приветливым голосом спросил Михайловский. — Моего отца большевики изгнали с места одновременно с приходом к власти. Луначарский бумагу подмахнул, и его в одночасье выставили за дверь. Бахрушина они к рукам прибрали, посулами своими заморочили, а папу просто вышвырнули на улицу. Надо сказать, дружили они с Алексеем Александровичем и хорошо дружили, папа рассказывал. Да только тот не принадлежал к дворянскому сословью, из купцов, больше мещанского разлива был по их большевистским мерилам. А мы дворяне испокон веков, наш род тянется от боярина Никиты Михайловского-Данилевского, участника Русско-польской войны 1654–1667 годов, первейшего соратника по военной службе князя Семена Андреевича Урусова, такого же, как и наш предок, боярина и воеводы Новгородского. Так что не у меня вам про утраченные экспонаты интересоваться следует, а у господ большевиков. У Зюганова справьтесь, у его людей — какое они культурным ценностям примененье нашли? И куда подевали, коли не содержатся они в гроссбухах ваших. А заодно и про Эрмитаж спросите и про многое еще другое, что эти мерзавцы у собственного народа похитили и на личные унитазы обменяли.

Он поднялся, намекая на окончание аудиенции. Лена тоже встала. Но все же успела озвучить просьбу, хотя и не надеялась на результат.

— Вы меня простите, Андрей Владимирович, но, быть может, все же остался у вас от папы какой-либо семейный архив? Дневники, возможно, вел он, записи какие-то имел. Нам бы это невероятно помогло. Вдруг, паче чаянья, отыщется то, что не можем мы столько лет отыскать.

— Если они и есть у меня, то это, как вы понимаете, личное, — не поддался Леночкиному уговору Андрей Владимирович, — и никакому постороннему ознакомлению не подлежит. — Он сделал рукой жест в направлении коридора. — На этом вынужден откланяться, милейшая… э-э… госпожа Суходрисчева. Жаль, что не сумел оказать помощь вашему музею. Но иначе никак нельзя, так уж заведено: личное не должно предназначаться для посторонних глаз.

Ленка ехала и ревела, держа руль левой рукой — правой утирала глаза салфеткой. Все было плохо. Лёвку они со Шварцманом, можно сказать, обокрали, голову взамен антикварного рыцаря всучили не ту. Чистое кидалово, если по-Мишкиному. К тому же подло обошлись с этой пожилой женщиной, добрейшей душой бессловесной Прасковьей, подставив ее под прямой удар. И, кроме того, Шварцман не желает делать законный возврат, подставляя этим уже саму ее, Ленку, которая, получается, должна теперь просто заткнуться и не возникать. Потому что, как бы она ни отбрехивалась и ни орала на него, призывая к совести, но на Карибы все ж хочется страшно, невозможно просто как. Господи, слова-то какие, если вслушаться — Аруба, Антигуа, Барбадос, Сент-Джеймс, Пуэрто-Рико!

В общем, под ложечкой, как ни старалась она вывернуться перед самой собой, жгло и черт знает как сосало. Лёвка тогда, единственный, кто не испугался, пришел и сказал, можешь на меня рассчитывать, Леночка, не дадим тебе пропасть, если Мишку закроют. А мы что? Кидняк ему устроили со Шварцманом? Гадость, гадость! И этот еще, святоша дворянского разлива, повышенно обидчивый. Для личного пользования у него, понимаешь, и никак по-другому. Мы, говорит, бояре да воеводы, поляков били, и вы тут своим свиным рылом в калашный ряд не суйтесь, плебс. Да если историю отечества нашего многострадального как следует встряхнуть и нормально просеять, еще неизвестно, кто для нее больше сделал: Михайловские эти с Урусовыми какими-то или Суходрищевы, сами по себе и без никого!

Внезапно зажегся красный, и Ленка, не успев вовремя среагировать на светофор, резко ударила по тормозам. Пронзительно заскрипели колодки, машину по инерции протащило еще на несколько метров вперед и, заехав на пешеходный переход, она остановилась как вкопанная. Однако сдавать назад Леночка Суходрищева не стала, вместо этого, не обращая внимания на недовольство пешеходов, выдернула из сумки телефон и стала быстро набирать домашний номер Лёвы Гуглицкого.


Еще от автора Григорий Викторович Ряжский
Точка

Три девушки работают на московской «точке». Каждая из них умело «разводит клиента» и одновременно отчаянно цепляется за надежду на «нормальную» жизнь. Используя собственное тело в качестве разменной монеты, они пытаются переиграть судьбу и обменять «договорную честность» на чудо за новым веселым поворотом…Экстремальная и шокирующая повесть известного писателя, сценариста, продюсера Григория Ряжского написана на документальном материале. Очередное издание приурочено к выходу фильма «Точка» на широкий экран.


Колония нескучного режима

Григорий Ряжский — известный российский писатель, сценарист и продюсер, лауреат высшей кинематографической премии «Ника» и академик…Его новый роман «Колония нескучного режима» — это классическая семейная сага, любимый жанр российских читателей.Полные неожиданных поворотов истории персонажей романа из удивительно разных по происхождению семей сплетаются волею крови и судьбы. Сколько испытаний и мучений, страсти и любви пришлось на долю героев, современников переломного XX века!Простые и сильные отношения родителей и детей, друзей, братьев и сестер, влюбленных и разлученных, гонимых и успешных подкупают искренностью и жизненной правдой.


Дом образцового содержания

Трехпрудный переулок в центре Москвы, дом № 22 – именно здесь разворачивается поразительный по своему размаху и глубине спектакль под названием «Дом образцового содержания».Зэк-академик и спившийся скульптор, вор в законе и кинооператор, архитектор и бандит – непростые жители населяют этот старомосковский дом. Непростые судьбы уготованы им автором и временем. Меняются эпохи, меняются герои, меняется и все происходящее вокруг. Кому-то суждена трагическая кончина, кто-то через страдания и лишения придет к Богу…Семейная сага, древнегреческая трагедия, современный триллер – совместив несовместимое, Григорий Ряжский написал грандиозную картину эволюции мира, эволюции общества, эволюции личности…Роман был номинирован на премию «Букер – Открытая Россия».


Нет кармана у Бога

Роман-триллер, роман-фельетон, роман на грани буффонады и площадной трагикомедии. Доведенный до отчаяния смертью молодой беременной жены герой-писатель решает усыновить чужого ребенка. Успешная жизнь преуспевающего автора бестселлеров дает трещину: оставшись один, он начинает переоценивать собственную жизнь, испытывать судьбу на прочность. Наркотики, случайные женщины, неприятности с законом… Григорий Ряжский с присущей ему иронией и гротеском рисует картину современного общества, в котором творческие люди все чаще воспринимаются как питомцы зоопарка и выставлены на всеобщее посмешище.


Музейный роман

Свою новую книгу, «Музейный роман», по счёту уже пятнадцатую, Григорий Ряжский рассматривает как личный эксперимент, как опыт написания романа в необычном для себя, литературно-криминальном, жанре, определяемым самим автором как «культурный детектив». Здесь есть тайна, есть преступление, сыщик, вернее, сыщица, есть расследование, есть наказание. Но, конечно, это больше чем детектив.Известному московскому искусствоведу, специалисту по русскому авангарду, Льву Арсеньевичу Алабину поступает лестное предложение войти в комиссию по обмену знаменитого собрания рисунков мастеров европейской живописи, вывезенного в 1945 году из поверженной Германии, на коллекцию работ русских авангардистов, похищенную немцами во время войны из провинциальных музеев СССР.


Четыре Любови

Психологическая семейная сага Григория Ряжского «Четыре Любови» — чрезвычайно драматичное по накалу и захватывающее по сюжету повествование.В центре внимания — отношения между главным героем и четырьмя его женщинами, которых по воле судьбы или по воле случая всех звали Любовями: и мать Любовь Львовна, и первая жена Любаша, и вторая жена Люба, и приемная дочь Люба-маленькая…И с каждой из них у главного героя — своя связь, своя история, своя драма любви к Любови…


Рекомендуем почитать
Мы вдвоем

Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.


Пробуждение

Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.


Без воды

Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.


Дневники памяти

В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.