Муза ночных кошмаров - [34]

– Нельзя ли обсудить…

– Нет. – Слово рассекло воздух, будто клинок. – Отвези. Меня. В Плач. Прямо. СЕЙЧАС! – проревела Минья, ее лицо посинело от напряжения.

Сарай взяла руку Лазло. Она чувствовала его дрожь и сжала ладонь, желая придать ему сил и храбрости. В эту секунду она сама не понимала, что пугало больше: сдержит он обещание или нарушит его. О боги… У нее не хватало моральных сил, чтобы надеяться на собственное исчезновение.

Никто не заметил, как Спэрроу пихнула Руби и многозначительно посмотрела в сторону двери. Или как Руби начала пятиться маленькими шажками, а затем большими, и нырнула между призраками, выскользнув из зала.

Лазло застыл, наполненный горьким выбором между Сарай и Плачем. Но… он уже принял его, когда дал девушке клятву. Что бы ни случилось. Беспомощность соперничала с бунтарством. Две клятвы, словно мечи, с лязгом встретились на поле боя. Он должен спасти ее во что бы то ни стало.

Но как это сделать?

– Не могу, – выдавил он.

В девочке вспыхнуло свирепое недоверие. Взгляд метнулся между Лазло и Сарай. Как это возможно, что они до сих пор пытаются перечить ей? Она была уверена, что они не поставят под угрозу всю ту нежность и безграничное желание! Что это за безумное представление о чести?

«Фигурки на игральной доске», – мрачно напомнила она себе, и дальше заговорила не Минья, а Сарай.

– Лазло, – ласково прошептала она. – Я передумала. Не отпускай меня.

Он резко повернулся, ожидая увидеть, что ее глаза, как и глаза всех остальных призраков, выдадут ложь в словах. Но нет. Они не округлились, открывая белки, и не закатились от горя. Они были нежными и нерешительными, стыдливыми, милыми и полными страха, словно мольбы о пощаде собственной души приносили ей физическую боль.

– Сарай? – неуверенно спросил он.

«Нет!» – кричала она, но только в своей голове, где слово прозвучало так громко, что скрыть его было невозможно. Эти слова ей не принадлежали. Как и мольба. Но ее лицо – ее глаза – не выдавали паники, разгоравшейся в девушке. Глаза призраков всегда говорили правду, не так ли? По крайней мере, они всегда в это верили – что у силы Миньи есть хоть какие-то ограничения, – но Сарай видела по беспокойству, с каким изучал ее Лазло, и по его недоумению, что он не знал правды.

– Я боюсь, – прошептала она, а затем крепче сжала его руку, но все это было против ее воли. – Там так холодно, Лазло. Мне так страшно…

Прямо перед ней Лазло вел внутреннюю борьбу. На его лице отражался каждый нюанс. Юноша застрял между тем, что знал наверняка, и безупречной, коварной ложью, которую представила Минья.

– Просто сделай, как она хочет, – взмолилась Сарай. – Ради меня.

И тогда он понял. Лазло стало дурно. «Что бы ни случилось», – сказала Сарай. Вспомнив, какой смелой она была, он с содроганием повернулся к Минье.

– Прекрати, – его окровавленная опухшая губа скривилась от ярости. – Она бы никогда не попросила о таком.

Он знал, что это правда. Сарай ни за что бы не предпочла свое сомнительное призрачное будущее неисчислимым людским жизням.

С ее уст сорвался страдальческий стон. Мольбы стали более настойчивыми – а поэтому и более неправдоподобными, будто теперь Минья просто хотела его помучить за то, что он не отреагировал на наживку.

– Разве ты меня не любишь? – спросила Сарай. – Разве ты меня не спасешь?

Слова вырывались из ее груди, и она их презирала, поскольку ее часть хотела их сказать, хотела умолять и сохранить свою призрачную жизнь любой ценой. Девушку держали в мире за тончайшую ниточку. Пустота давила со всех сторон – эфир, поток развоплощения, – она была в ужасе.

Слова впивались когтями в сердца Лазло, и не важно, кому они принадлежали. Из его глаз хлынули крупные разбухшие слезы. Их озарил полуденный свет, и его глаза засияли как рассветное солнце. Он шагнул к Минье, пытаясь прочесть на ее лице хотя бы намек на родство или человечность.

Но тщетно.

– Вот как, значит? – спросила его девочка, одновременно изумленная и полная отвращения. – Ты уничтожишь ее, чтобы спасти их?

У нее возникло неприятное ощущение потери контроля, будто из рук вырывали веревку. Все должно быть иначе. Они должны делать, как она говорит.

Лазло покачал головой. Все это так неправильно…

– Нет, – сказал он. – Я не стану никого уничтожать.

Минья сжала челюсти и прищурилась:

– У тебя нет такого варианта. Все просто: выбери Сарай, и убийцы умрут. Выбери убийц – и потеряешь Сарай.

Ее писклявый голосок походил на детскую песенку, и Лазло понял – что бы ни произошло и сколько бы лет он ни прожил, ему никогда не очистить от нее свой разум. Этот черно-белый выбор просто сводил с ума: чтобы другой жил, один должен умереть. Но… как она могла видеть мир иначе? Лазло никогда не узнать, какой бы стала Минья, если бы не Резня. Ее создал тот день, когда Богоубийца уничтожил детей, чтобы люди могли жить. Он устранил их как будущую угрозу, просто потому, что они – божьи отпрыски. Эрил-Фейн установил правила игры, в которую Минья играла до сих пор. Справедливо ли менять их сейчас, когда у нее наконец появилось преимущество?

На секунду он увидел мир таким же безрадостным, как она, опростевшим от праведного гнева. Можно ли умолять ее быть лучше тех, чья ненависть ее создала? Лазло знал, что она на это ответит, но все равно должен был попытаться.