Мусульманские паломники - [29]

Въ полночь на девятое число зельхаджи, вмѣсто обыкновенной ночной молитвы — айшехъ — читается особенная длинная молитва, слушать которую и собираются паломники, еще съ утра выступивъ изъ Мекки, и только послѣ захожденія солнца поднимаюся съ пѣніемъ молитвъ подъ сѣнью знамени пророка на гору Арафатъ. Все духовенство Мекки въ особенныхъ странныхъ одѣяніяхъ совершаетъ эту полночную молитву. Громкое торжественное чтеніе, восклицанія многотысячной толпы, облака ѳиміама, восходящія надъ этою горою отъ множества кажденій въ полночный часъ, когда такъ торжественно на небѣ к на землѣ и когда однѣ звѣзды смотрятъ на міръ — должно дѣйствовать потрясающимъ образомъ на душу зрителей.

— Та молитва, — говорилъ Абдъ-Алла, — торжественна какъ служеніе самихъ ангеловъ; ея звуки, кажется, родятся въ воздухѣ, а не исходятъ отъ земли. Валлахи (клянусь Богомъ)! — только на горѣ Арафатѣ въ ночь на курбатъ-байрамъ можно видѣть служеніе праведныхъ на седьмомъ небѣ передъ немерцающимъ ликомъ великаго Аллаха!

Промолившись всю ночь на священной горѣ Арафата, паломники подъ утро спускаются въ долину Муну, гдѣ совершается чудовищная и единственная въ мірѣ въ наше время гекатомба. Всякій богомолецъ старается сообразно толщинѣ своего кошелька принести и соразмѣрную жертву Богу. Кто побогаче, заваливаетъ верблюда или быка, кто бѣднѣе — козу, барана или козленка, даже простую дичь изъ пріятныхъ Богу, и закалываютъ животныхъ десятками. Говорятъ, что по самому умѣренному счисленію въ Меккѣ въ этотъ день закаливается и приносится въ жертву до сорока или сорока пяти тысячъ головъ рогатаго скота. Это чудовищное жертвоприношеніе начинается съ ранняго утра и кончается далеко послѣ заката солнца. Вся долина Муна тогда оглашается предсмертнымъ ревомъ закалываемыхъ животныхъ, пѣніемъ молитвъ, восклицаніями многотысячной толпы; весь воздухъ пропитанъ дымомъ куреній и дымомъ сожигаемыхъ жертвъ. Высоко къ небу поднимается этотъ дымъ огромныхъ жертвенныхъ костровъ, «благодаря которымъ, по словамъ Абдъ-Аллы, только и держится многогрѣшный міръ; давно уже люди разгнѣвали великаго Аллаха, и онъ хотѣлъ погубить весь міръ своимъ гнѣвомъ, но милосердный пророкъ (да будетъ во вѣкъ трижды благословенно имя Его!) указалъ Аллаху на дымъ жертвоприношеній, поднимавшійся съ долины Муны и просилъ помиловать міръ, хотя для правовѣрныхъ. Аллахъ-керямъ (Богъ милостивъ)! — прибавилъ старый шейхъ. Онъ увидѣлъ дымъ, поднимающійся отъ многихъ тысячъ жертвъ, и позналъ, что еще многіе на землѣ почитаютъ имя святое его на землѣ, и для нихъ пощадилъ міръ».

Когда совершено жертвоприношеніе и воскуренъ ѳиміамъ Богу на мѣстѣ святомъ, тогда каждый, побывавшій въ Каабѣ и на Арафатѣ, можетъ считать себя хаджею, а свой обѣтъ, данный передъ Богомъ, вполнѣ исполненнымъ. Долго потомъ прощается пилигримъ со священными мѣстами, но едва ли ему удастся поклониться гробу Магометову: онъ прощается съ этою величайшею святынею издали, припадая челомъ къ тому священному праху, на который нѣкогда ступала нога великаго пророка. Съ обновленною душею и чистымъ сердцемъ, какъ человѣкъ свершившій все, что могъ, собирается хаджа въ обратный путь. Его не страшатъ вовсе трудности обратнаго пути, потому что — аллахъ-керимъ — Богъ милостивъ; онъ донесетъ его до дому своею благостью, а если дни его сочтены (хаса-махтуль-минъ раантъ), то онъ, какъ избранникъ божій, слуга пророка, прямо попадетъ въ рай. Тѣмъ же порядкомъ, какъ и пришли, собираются въ обратный путь хаджи, хотя въ гораздо меньшемъ числѣ, чѣмъ вышли изъ Каира. Аллахъ оставилъ у себя многихъ изъ нихъ, какъ потрудившихся довольно на этомъ свѣтѣ!

Шерифъ Мекки, духовенство и масса народу провожаютъ караванъ хаджей. Пѣніе молитвъ и зурэ изъ корана, звуки трубъ и добрыя пожеланія напутствуютъ ихъ. Они же, позапасшись святыми талисманами въ родѣ воды изъ источника Магометова, праха съ гроба его, листочковъ священныхъ деревьевъ, кусочка крыши съ Каабы и т. п., съ свѣтлою надеждою идутъ въ обратный путь, громогласно благодаря Бога и пророка, давшихъ имъ свершить паломничество. Громкое «эльхамди лиллахи»! вырывающееся изъ ихъ многострадальной груди, несется къ небу и сливается съ трубными звуками провожающихъ и восклицаніями толпы. Долго еще раздаются въ пустынѣ благочестивыя напутствія, и громкое эвъ-аллахъ (съ Богомъ)! несется далеко во слѣдъ хаджамъ, уже зашедшимъ на окрестные холмы Мекки и вышедшимъ на раздолье пустыни, на тернистый путь всевозможныхъ лишеній. Старымъ, торнымъ путемъ они пойдутъ назадъ черезъ горы, дебри и пустыни, истощенные, исхудалые, худосочные, неся въ себѣ зародыши изнуряющихъ болѣзней, а смерть продолжаетъ вырывать новыя жертвы по дорогѣ, не смотря на то, что караванъ и безъ того порѣдѣлъ уже значительно въ сравненіи съ тѣмъ, какъ вышелъ изъ Дамасска или изъ Каира.

Такъ и прибредутъ они домой, откуда вышли нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Мѣсяцъ саферъ — эпоха возвращенія каравановъ изъ Мекки; онъ потому и носитъ названіе — нислетъ-ель-хаджи — мѣсяцъ прибытія паломниковъ. Съ радостными, хотя и изможденными, лицами при звукахъ трубъ они вступаютъ въ Каиръ: толпы народа встрѣчаютъ ихъ съ восклицаніями — эсъ-саламъ-алейкумъ — (миръ вамъ)! Родственники и друзья бѣгутъ на встрѣчу каравана и ищутъ близкихъ своего сердца, и если Аллахъ сохранилъ ихъ жизни, они присоединяютъ свои благодарныя молитвы къ молитвословіямъ; если же не находятъ въ рядахъ «божьей рати» своихъ, они испускаютъ раздирательные вопли, смущающіе торжественныя минуты возвращенія хаджей. Тотъ, кто остался въ живыхъ, кто перенесъ во имя божіе и пророка всѣ нужды и лишенія, тотъ становится уже выше толпы; онъ получаетъ почетный титулъ хаджи и право носить зеленый цвѣтъ на чалмѣ: на него уже смотрятъ какъ на святого; онъ служитъ отнынѣ ходатаемъ между Богомъ и простыми людьми.