Мустафа Голубич – тайный агент Сталина - [7]

– Господин майор, уверены ли вы, что все эти люди, которые приходят к нам, готовы умереть за идею Великой Сербии? – не выдержал однажды Мустафа и попросил объяснения у своего командира Танкосича.

– Понимаю тебя, друг мой Мустафа. Настоящий четник – это национальный воин, готовый выполнить любое задание. Человек высоких моральных качеств. Он – пример для всех простых людей. Ты знаешь, что наш боец, уличенный в мародерстве, подлежит немедленному расстрелу. Но будущая война с турками и арнаутами (албанцами) будет особой войной. Турки всегда брали нас своим числом. Поэтому нас должно быть настолько много, насколько ты и твои друзья смогут заполнить наши отряды. Я понимаю, что беспокоит тебя. Да, среди отобранных нами людей много тех, кто надеется поживиться в ходе войны. Но мы будем воспитывать их в ходе боев. Мы будем выбирать для них самые опасные участки сражений, в которых они смогут победить, только опираясь на плечо друга. Война будет делать из них людей. Особенно эта священная для нас война.

И эта война за подлинную свободу, которую ждали сотни лет, началась. Страны-члены Балканского союза – Сербия, Черногория, Греция и Болгария – кроме окончательного освобождения из-под турецкого ига, преследовали каждая свою эгоистичную цель – поживиться новыми территориями. Но, несмотря ни на что, они воевали дружно, ожесточенно, а главное – победоносно. Было одержано несколько значительных побед, заставивших Турцию просить пощады. В результате была освобождена часть Македонии, а также Фракия и северо-западная часть Греции, где находился самый большой турецкий гарнизон во главе с янинским[1] пашой.

Голубичу эта война запомнилась еще и нескрываемой жестокостью по отношению к побежденным. Ненависть к туркам и албанцам буквально распирала солдат и младших офицеров. Старшие командиры закрывали глаза на ежедневные убийства военнопленных и просто мирных людей, не успевших покинуть освобожденные территории.

Однажды на окраине Скопле Голубич остановил одного четника, который громко кричал в лицо старого, плохо одетого албанца:

– Это ты сейчас такой робкий и послушный! Если бы ты был с оружием, а я нет, ты бы и разговаривать со мной не стал. Твои сородичи не стали говорить с моими племянниками, – они просто зарезали их!

При этих словах лицо серба налилось кровью, чувствовалось, что он теряет контроль над собой. Повинуясь какому-то непреодолимому импульсу, Голубич остановился и вмешался в разговор.

– Послушай меня, брат, оставь в покое этого старика. Он ни для кого не опасен и вряд ли причинит кому-нибудь вред.

Четник удивленно оглянулся на человека, который осмелился обратиться к нему с такими словами. Он с удивлением оглядел классическую экипировку Мустафы, сразу же сообразив, что перед ним не простой воин, вступивший в знаменитый полк перед самой войной.

– Ты так думаешь, брат? – миролюбиво переспросил он, убирая свой нож. – Убирайся прочь, – крикнул он старику, – благодари этого господина за то, что он вступился за тебя.

Албанец вскочил с колен и, не дожидаясь повторного приказа, отбежал на несколько шагов в сторону. Потом снова упал на колени, до земли поклонился в сторону Голубича, снова вскочил на ноги и мгновенно исчез за углом дома, около которого чуть не встретил свою смерть.

– Хорошо, что ты остановил меня, – четник неожиданно поблагодарил Мустафу, – надоело мне уже убивать их. Надоело. Да и взять у таких нечего, кроме нескольких мелких монет. Вот я однажды захватил молодуху-турчанку, так у нее было несколько золотых монет. А еще мониста, перстни, браслеты… А от стариков никакой пользы. Даже злости на них нет, хотя арнауты убили двух моих родственников и сожгли мой дом. Моя мать долго жила прямо на улице. А ты, брат, из какого отряда?

– Танкосича. И прости меня, что я вмешался. Не должен я был…

– Танкосича! Ты из отряда самого Воислава Танкосича?! И ты разговаривал с ним?

– Много раз.

– А оружие у тебя отменное. Это – скорострельная винтовка?

– Да, мне ее в Белграде подарили друзья. Это – бельгийское оружие. Храни тебя Бог, брат!

– И тебя тоже, брат.

Позже Мустафа признавался, что он сам оправдывает жестокость сербских солдат. Как можно осуждать эту ненависть к туркам и арнаутам, после стольких веков постоянного унижения и насилия с их стороны? Их жестокости, которая не останавливалась ни перед женщинами, ни перед детьми? Однако сам он никогда не поднимал оружие на слабого и безвинного.

Но союз балканских народов был непрочен. Особенно недовольной дележом освобожденных территорий была Болгария. Подзуживаемая Австро-Венгрией и Германией, при молчаливой поддержке Франции, именно она менее чем через год начала войну против бывших союзников. Голубич, как всегда, сражался в отряде Тонкосича. Ярость и жестокость этих боев сохранились в его памяти, а на теле появились многочисленные шрамы.

Над накатом офицерского блиндажа изредка с неприятным шорохом-воем пролетают мины. Иногда они разрываются неподалеку. Мустафа с погонами унтер-офицера и с отличием добровольца входит в блиндаж армейского штаба. Он просит у Аписа разрешения присутствовать на совещании. Тот кивает и продолжает: