Мустафа Голубич – тайный агент Сталина - [25]

В середине тридцатых годов Голубич и его соратники еще мало задумывались над вопросом, почему в коммунистических партиях различных стран возрастает количество несогласных со стратегической линией пролетарского движения. Множится количество оппортунистических, ревизионистских, меньшевистских и троцкистских групп. Опьяненные своими успехами и высоким доверием, оказываемым им со стороны партийного руководства, они без особых рассуждений отдавали в распоряжение вождей и командиров все свои силы, знания, отвагу и беспощадность к врагам. Они беззаветно верили в их способность правильно и справедливо определить, кто есть враг, а кто друг.

В это время группой Мустафы Голубича были ликвидированы: Батя – он же генерал ГПУ Агапов и неизвестно чем провинившийся Семиоман. За ними последовали Михайло Спасич, превратившийся из активного комсомольца в жесткого критика политики Коминтерна, и личный курьер Григория Зиновьева Антон Шмит. В 1930 году в Париже в гостинице «Золотая бабочка» был убит бывший профсоюзный деятель Илья Шиманович, который после расправы над членом КПЮ Лукой Поповичем был осужден, на каторге был завербован и намеревался ликвидировать одного из членов шестерки Голубича.

Лично сам Мустафа замешан в дело своего земляка Ивана Краля, дослужившегося до генерала ГПУ. Чолакович вспоминает, что они вместе с Мустафой часто гостили в доме генерала. Краль что-то позволял себе, чего нельзя было делать в его положении. Голубич, исполняя свой долг, узнал об этом, и Краль был сослан в Сибирь, откуда не вернулся. Этот случай оставил незаживающую рану в душе Мустафы и заставил его более критично смотреть на то, что творилось вокруг него. Это было что-то совсем отличное от того, что делал вечный воин Сербии.

Добрые мирные времена

Голубич стоит в начале перрона с каким-то господином. На нем шикарный костюм, модный галстук. Говорит он по-немецки.

– Я в Новым Саде задержусь день-два, потом на недельку в Вену и вернусь в Белград. Если мои компаньоны не будут возражать, мы сможем подписать все необходимые документы после моего возвращения. Хорошо?

– Хорошо, господин Фогель, – соглашается с ним собеседник.

В это время мимо них проезжает грузчик с вещами. За ним идет молодая красивая женщина. У неё в руках несколько картонок для шляп и зонт-трость. Когда она проходила мимо Голубича, одна из коробок упала на перрон. Мустафа, который давно уже следил глазами за красавицей дамой, мгновенно подхватывает картонку и с вежливым поклоном подает женщине.

– Благодарю вас, – говорит она по-сербски и, принимая коробку, внезапно, удивленно глядит на Мустафу огромными красивыми глазами и останавливается. Это Елизовета Манчич – девочка, бывшая когда-то свидетельницей прыжка Голубича с железнодорожного моста через Саву.

– У вас все в порядке? – любезно спрашивает он её по-немецки.

– Данке шён, – немного растерянно отвечает она и следует за носильщиком, несколько раз оглядываясь на Голубича.

– Какая красавица, – замечает его собеседник. – Жду вас с нетерпеньем и надеюсь, что вы уговорите ваших друзей. До скорой встречи. Ауфедерзеин.

– Ауфедерзеин.

Голубич сидит в середине вагона-ресторана, переполненного пассажирами. Но за столиком на двоих он один. Входит Манчич. Останавливается. Оглядывает зал. Видит Голубича и медленно, словно в раздумье, направляется к его столику.

– Простите. Вы не возражаете?

– Напротив, буду очень рад, – также по-немецки отвечает тот.

Манчич усаживается и довольно откровенно рассматривает Мустафу. Достает пачку длинных тонких сигарет, вынимает одну, слегка разминает её пальцами.

– Не возражаете?

– Что вы. Я сам заядлый курильщик, – указывает на лежащую рядом трубку Мустафа и зажигает спичку.

– Вы – сербка или…?

– Сербка. Когда-то давно в родне были венгры, но очень, очень давно. А вы?

– И у меня сложная кровь. Есть в ней и сербская, но тоже очень давно. Бокал шампанского?

– Как? Вот так сразу и шампанское. Мы ведь даже еще не знакомы.

– Так я и предлагаю выпить шампанского за встречу и за знакомство.

– Вы полагаете…. Впрочем, благодарю, с удовольствием.

Голубич заказывает бутылку шампанского и, переходя на сербский, с большим акцентом спрашивает у официанта, что он рекомендует из закусок и блюд. Выслушав, вопросительно смотрит на Манчич. Та что-то выясняет и, наконец, что-то заказывает. Когда официант отходит, девушка с улыбкой обращается к Голубичу на своем родном языке: «А вы, господин…?»

– Фогель, – любезно подсказывает тот.

– Господин Фогель. Вы довольно неплохо говорите по-сербски.

– Вы очень любезны, мадам.

– Мадемуазель, – уже по-французски поправляет его Манчич.

– Простите, мадемуазель…? – также по-французски извиняется Мустафа.

– Манчич. Елизавета Манчич.

– Я – Вильгельм Фогель. Мне очень приятно, мадемуазель Елизафет, познакомиться с вами. Прозит.

– Мне также. Ваше здоровье.

– Если не секрет, далеко направляетесь?

– Нет, в Сербии ничего нет далеко. Я еду в Новый Сад. Я живу там, хотя хотела бы перебраться в Белград.

– Какая удача, я тоже еду до Нового Сада, где надеюсь задержаться на недельку. Прозит!

Перрон в Новом Саде. Пассажиров немного и поэтому Голубич, стоящий у первого вагона, сразу же замечает Манчич, которой проводник помогает выгрузить вещи. Свистом подозвав носильщика, Мустафа быстрым шагом, словно опасаясь, чтобы его не опередили, направляется к ней.