Мусаси - [6]

– Тебе не кажется, что девочка похожа на Оцу? – спросил Матахати.

– Что-то есть, но они не похожи. Просто обе хорошенькие. Чем, по-твоему, она занималась той ночью на поле среди трупов? Кажется, она их ничуть не боялась. Она у меня до сих пор перед глазами. Лицо совершенно безмятежное, как у кукол, которых делают в Киото. Жутковатая картина.

Матахати знаком приказал ему замолчать.

– Ш-ш-ш! Слышу ее колокольчик.

Акэми легко, как дятел, постучала к ним в амбар.

– Матахати, Такэдзо! – тихонько позвала она.

– Да?

– Это я!

Такэдзо впустил Акэми, принесшую поднос с лекарством и едой. Она осведомилась о здоровье гостей.

– Гораздо лучше, благодаря тебе и твоей матери.

– Она сказала, что, если вам получше, вам все равно не следует громко разговаривать и выходить из амбара.

Такэдзо ответил за двоих:

– Мы очень сожалеем, что доставляем вам столько хлопот.

– Все в порядке, но вы должны вести себя осторожно. До сих пор не поймали Исиду Мицунари и некоторых других военачальников. Здесь и мышь не проскочит, на дорогах полно людей Токугавы.

– Правда?

– Мать говорит, что, если вас найдут, нас арестуют, хотя вы простые пешие солдаты.

– Больше не издадим ни звука, – пообещал Такэдзо. – Когда Матахати будет слишком громко храпеть, я заткну ему рот одеялом.

Акэми улыбнулась.

В описываемое время друзья были в самом расцвете юности, и поэтому выздоровление шло быстро. Раны Такэдзо зажили полностью, а Матахати едва выносил добровольное заточение. Он нервно ходил по амбару, не переставая жаловался на судьбу. Он говорил, что чувствует себя сверчком, посаженным в темную мокрую щель. Такэдзо отвечал, что для лягушек и сверчков это естественные условия существования. Через некоторое время Матахати начал заглядывать в хозяйский дом, и в один прекрасный день он сообщил другу потрясающую новость.

– Каждый вечер, – многозначительно прошептал он, – вдова прихорашивается и белит лицо.

Такэдзо стал похож на двенадцатилетнего мальчика, которому открылась измена друга, начавшего проявлять интерес к ненавистным девчонкам. Матахати, без сомнения, заслуживал презрения за проявленный интерес к женскому полу.

Матахати начал похаживать в дом и проводить вечера у очага вместе с Акэми и ее матерью. Через несколько дней веселый гость, умеющий непринужденно болтать, стал как бы членом семьи. Вскоре он перестал возвращаться в амбар даже на ночь, а в те редкие моменты, когда заглядывал, от него пахло сакэ. Он уговаривал Такэдзо присоединиться к нему и расхваливал на все лады приятную жизнь, которая текла всего в нескольких шагах от них.

– Ты с ума сошел! – с ноткой отчаяния отвечал Такэдзо. – Все кончится тем, что нас или убьют, или заберут. Мы скрываемся после поражения – ты можешь понять, глупая твоя голова? Мы должны быть начеку и не высовываться, пока все не утихнет.

Ему скоро надоело убеждать своего жизнелюбивого друга, и он стал говорить с ним кратко и резко.

– Я не люблю сакэ, – повторял он, – и мне нравится в амбаре. Здесь уютно.

Одиночество все же допекло и Такэдзо. Ему наскучило сидеть одному, и он начал потихоньку сдаваться.

– Вообще-то здесь как, безопасно? – спрашивал он. – Я имею в виду округу. Патрулей не видно? Ты уверен?

После двадцатидневного сидения в амбаре он наконец вышел на волю, словно изнуренный пленник. Его полупрозрачная воскового цвета кожа резко контрастировала со здоровой физиономией загорелого и красного от сакэ друга. Такэдзо посмотрел на чистое голубое небо, с наслаждением потянулся и широко зевнул. Брови его оставались озабоченно сдвинутыми, и тревожное выражение глаз не исчезло.

– Матахати, – сказал он, – мы обременяем посторонних людей. Они многим рискуют, укрывая нас. Нам лучше отправиться восвояси.

– Ты прав, – ответил Матахати, – но через заставы без проверки никого не пропускают. По словам вдовы, дороги на Исэ и Киото перерезаны. Она считает, что нам надо дождаться снега. Это же говорит и девочка. Она уверена, что нам пока следует скрываться здесь, а уж она-то каждый день ходит по окрестностям.

– Спокойной ночи, до завтра!

– Подожди! – остановил ее Матахати. – Почему бы тебе не поболтать с нами?

– Я не могу.

– Почему?

– Мать рассердится.

– Почему ты ее так боишься? Тебе сколько лет?

– Шестнадцать.

– Ты выглядишь моложе.

– Спасибо за любезность.

– А где отец?

– У меня его больше нет.

– Прости. Тогда как же вы живете?

– Мы делаем моксу.

– Зелье, которым прижигают рану?

– Да. Здешняя мокса знаменита. Весной мы срезаем свежие побеги на склонах горы Ибуки, летом сушим их, осенью и зимой готовим моксу. Продаем в Таруи. Люди отовсюду приезжают, чтобы ее купить.

– Тогда вам не так уж нужны мужские руки.

– Если вы обо всем расспросили, то я пойду.

– Одну минуту, – сказал Такэдзо. – Я хочу спросить еще об одном.

– О чем?

– В ту ночь, когда мы пришли к вам, нам встретилась на поле битвы девочка, которая в точности походила на тебя. Это была ты?

Акэми повернулась и открыла дверь.

– Что ты там делала?

Акэми захлопнула дверь. Неровный звон ее колокольчика быстро затих.

Гребень

Такэдзо был гораздо выше среднего роста для мужчины его времени. Мускулистый, гибкий, худощавый – словно хороший боевой конь. Губы у него были полные и яркие, а густые черные брови вразлет придавали его облику какое-то особое мужество. Односельчане прозвали его «ребенком тучного года» – так обычно называли детей, которые по облику разительно отличались от остальных. Беззлобное прозвище тем не менее осложняло его отношения со сверстниками, и поэтому доставляло ему немало огорчений в детские годы.