Мурка. Королева преступного мира - [27]

— Умоляю, не отпускай меня! — сказала она вдруг очень серьезно.

— Если бы мы могли что-то изменить, — как бы оправдываясь, произнес Колченогий, отводя взгляд. Что он может ей предложить? Просыпаться каждое утро с калекой? Притворяться друг перед другом, что мир, в котором грабежи и убийства считаются нормой, прекрасен?

Этого он обещать не мог, потому что в несовершенном преступном мире, частью которого они оба являлись, каждый был за себя. Свод законов, которые вор его уровня просто обязан соблюдать, держал в рамках, благодаря которым он четко уяснил некие истины, помогающие держаться на плаву. Права и обязанности ему позволяли не работать, но запрещали иметь семью. Два полярных правила, регулирующие уровень кислорода в легких вора. Брать на себя бремя, даже в виде любимой женщины, было не только невыгодно, но и опасно. Уязвимость — вот, что приобретал вместе с близким душе попутчиком преступник. Боязнь не за себя, нет — за того, кто рядом. Как истинный джентльмен, Колченогий не мог подвергать такому серьезному риску свою Мурку, поэтому всецело принимал кодекс вора, воссоздаваемый годами в мире преступности.

— Когда тебя забрали, я боялась сойти с ума, — Мэри предпринимала последнюю попытку, повлиять на его решение. — Я сказала отцу, что не могу без тебя жить. Он даже стихотворение по этому поводу написал. Что-то вроде:

Лети на свет мой мотылек,

Зажги в душе лампадку счастья,

Мне жаль, что путь твой так далек,

И да развеется ненастье».

— Хорошие стихи.

— Не ври! Поэт он был никудышный.

Мэри вспомнила, как страдал ее отец от невнимания. Его отказывались печатать в журналах, объясняя малоизвестностыо. Кто-то говорил прямо, что уровень творчества весьма сомнительный. У него никак не получалось завести выгодную дружбу с каким-нибудь почитаемым и известным поэтом. У всех у них уже были друзья и единомышленники талантливее и надежнее, чем он. Папа Маруси переживал эти несправедливости тяжело, с рюмкой в руке. После плакал, писал стихотворные строки, а в завершении этого ритуала торжественно сжигал их.

— И далась тебе эта революция! Нашла бы хорошего парня, который увлек тебя не идеями, а замужеством! — Колченогий улыбнулся по-мальчишески, напомнив юного Сережку — просвещенного мечтателя, уверенного, что Россию ждет великое будущее. Он строил планы и был уверен, жизнь его будет необыкновенной и героической.

— Мне нужен был ты. Всегда. Завтра я уеду из города, обещаю! Кажется, я уже сыта! — выдавила Мэри едва слышно и торопливо сбежала в спальню. На глаза Кровавой Мэри навернулись слезы. Искренние и настоящие. Не просто соленая вода брызнула, а поток горечи из самых недр ее глубокой как колодец, но давно высохшей души. Она знала, что Сережа наблюдает за ней в проеме смежной двери, поэтому сдвинув свою уродливую шляпу чуть вперед, сделала вид, что внимательно изучает убранство спальни. Ничего лишнего в ней не было: огромная кровать, занимающая чуть ли не половину просторной комнаты, кресла, комод, столик. Зеркало было небольшое и висело над комодом, Колченогий не мог видеть себя в нем.

— Ты не думал перевесить зеркало пониже? — спросила Мэри, кокетливо поправляя шляпку.

— Ни к чему. Я в него не смотрюсь.

Мэри хотела было уточнить: для кого в таком случае зеркало в его спальне, но не успела задать вопрос. Сделав несколько шагов к самому темному углу комнаты, она замерла, уставившись на церковную икону, чему была удивлена до глубины души.

— Ты уверовал?

— Скорее, уворовал… веры. Это Николай Чудотворец. Он меня оберег от беды. Рядом с прииском, в котором мы намывали золото в ссылке, была заброшенная церковь. Охранник отправил меня за досками для костра. Я нашел эту старую икону случайно. Было ощущение, что я иду на чей-то зов. Нас часто обыскивали, подозревая в краже золота. Интересно, но я ее практически не прятал, однако при обысках ее не находили. Это было странно и удивительно. У нас там был вольнодумец-батюшка, позже он меня окрестил возле этой иконы. Смастерил из дерева крестик и обратил в свою веру.

— Как это пошло! — произнесла она чуть потухшим голосом и рассмеялась, немного искусственно. Вор не под знаменем революции, а под ликом святого — это было выше ее понимания. Тем более — во времена гонения всего, что связано с религиозным культом. Сама Мурка ни во что не верила. Ни в Бога, ни в черта. Только в собственные силы.

Мэри одевалась молча. Внешне она казалась отстраненной и равнодушной, но по немного резким, дерганым движениям можно было определить, что внутри нее бушует ураган, вырывающий деревья обид с корнями. Девчонкой она вела себя абсолютно также: если что-то было не по ее сценарию, Маруся непременно начинала дерзить, прячась под маску равнодушия.

Она стояла перед ним в своем нелепом платье, все время норовящим соскользнуть, босая, и, конечно, в шляпе, с которой по непонятным ему причинам никак не хотела расставаться.

— Запомни меня такой! Все равно мы больше не увидимся, — голос ее звучал холодно, будто прекрасной ночи, наполненной нежностью и чувственностью, вовсе и не было. Мэри удалось взять под контроль свои эмоции, и она хотела уже поскорее покинуть место, которое уже доставляло ей беспокойство, связанное с приятными воспоминаниями.