Муравьиный лев - [11]

— Вы певец благосостояния, Иван Терентьевич… А вон там что у вас за приспособление?

— Где это?

— Вон там. Рукоятка такая, с кольцом.

— А-а, это… это для рихтовки штука такая. Если помнешь машину… чтоб отрихтовать. Томик привез мне на днях.

— Понятно. Что у него за имя — Томик? Томас, что ли?

— Нет, Анатолий его звать, Толик. Он мальчик балованный был, не выговаривал свое имя правильно, все Томик та Томик. Так и привилось…

— Вы давно его семью знаете?

— Порядочно… В общем, ты мне зубы не заговаривай. — Губский опять взял Ярчука за локоть и повел с собой. — Ты уже не ребенок. Понимаешь — надо брать от жизни все, пока можешь.

— Давать тоже кое-что не мешает.

— Ладно, ладно. На днях приведу к тебе человека, поговорите. Только смотри не продешеви.

Клим пожал плечами, не желая спорить. Только что прошла гроза — короткий бурный ливень посреди жаркого дня — и от асфальтовой площадки подымались кверху струйки пара. С деревьев вокруг осыпались частые капли, георгины под верандой сверкали, словно рубиновые, и Ярчуку казалось нелепым в таком сказочном сверканьи рассуждать о возможности левых денег.

Губский всмотрелся в глубину аллеи.

— Ага, Лина идет… И кто же это с ней? Ну, вот… Не может быть — Тонька, собственной персоной! С практики приехала…

Клим обернулся и оцепенел. По влажным плитам дорожки подходили к дому две Лины — одна в брюках и синей куртке, другая в намокшем, облипающем платье…

— Так они же у вас близнецы!

— Спасибо, что сообщил… Еще и причесываются одинаково — Линка у меня в Салоне красоты подвивается, ну и сестру обрабатывает как себя. Чтоб батьку родного запутать… Здравствуй, блудная дочь!

Сестры, намокшие под дождем, хохотали, обувь держали в руках.

— Привет, па, — сказала Тоня довольно холодно. Затем, высвободившись из отцовских рук:

— Здравствуйте. Антонина.

— Клим.

Ярчук глядел в глубину ее глаз и вдруг понял, что уже никогда не сможет спутать сестер.

8. Слуховое окно

Клим заворочался во сне, затем резко сел на диване. Некоторое время сидел, не зажигая света. Глянул на запястье — светящиеся стрелки были на половине второго. Глубокая ночь царила в непроглядной тьме садов, сочилась в окно густой сыростью. Звук на чердаке повторился.

Это были очень тихие шаги, медленное осторожное передвижение. Скрип… тягучее негромкое потрескивание древесины, шаркающий, почти неслышный шум от передвижения чего-то тяжелого наверху… Ярчук потер лоб, прогоняя остатки сна. Стараясь не заскрипеть пружинами дивана, встал, быстро натянул брюки, босиком пробрался в переднюю. Еле заметный шорох доносился из ближнего угла чердака.

Может, коты? Ярчук нащупал кочергу возле печи и сбросил щеколду. Включил свет на кухне — лестница на чердак осветилась через кухонное окно. Выскочил на крыльцо и крикнул:

— Эй, кто там? Выходи!

Он стал в тени груши, невидимый для ночного посетителя. Шум на чердаке замер, затем послышались глухие быстрые шаги, но не к выходу, к зияющему чернотой прямоугольнику на фронтоне, а наоборот, куда-то вглубь чердака. Звякнуло стекло… Затем грохот железной крыши под ногами и шум падения. Климу послышался слабый вскрик.

— Стой!

Он упустил из виду, что можно удрать через слуховое окно, с другой стороны дома. Клим вслепую бежал среди бурьянов, размахивая кочергой, проваливаясь ногами в невидимые рытвины, пока не задел головой за толстый сук. Его швырнуло на землю: некоторое время ничего не было видно, кроме ослепительных, ярких цветных мушек, вдруг заполнивших пространство.

— Стой…

Вдали слышно было, как хлещут ветки по бегущему человеку, все дальше, дальше… Шум доносился уже из осинника. Где-то залаял пес. Ярчук встал, содрогаясь от холода. Шишка на темени вздувалась под пальцами, кочергу он потерял…

Вернувшись домой, Клим зажег керосиновую лампу (фонарика в доме не было) и осмотрел место под слуховым окном. Куст бузины был помят и обломан, в росистой траве виднелись глубокие борозды в направлении леса.

— Будто лось пробежал…

Ярчук недоуменно всматривался в следы. Голова гудела и раскалывалась, когда он влезал на сумрачный захламленный чердак. В пляшущем свете лампы на пыльном полу легко можно было рассмотреть следы — отпечатки рубчатых подошв 37–38 размера. Мальчишка, что ли?

В темном углу монотонно, с ровными паузами поскрипывал сверчок, лишь этот звук вторгался в тишину. Теперь стало ясно, что перетаскивал по перекрытию чердака ночной гость: это был старый, дедовского образца сундук, стоявший раньше под самым скатом крыши, открыть его в том месте и, тем более, заглянуть внутрь было невозможно. Все его содержимое было вывернуто на пол — в основном старая обувь и одежда. Рядом валялась растерзанная кипа старых газет и журналов, пожелтевшие страницы устилали пол. Клим посветил под основанием стропил — так и есть, проводка бывшей сигнализации, белая «лапша», кое-как намотанная на перекладины — исчезла.

— Похоже на запоздалое заметанье следов.

Вид чердака, заполненного сухим, легкосгораемым хламом, навел Клима на мысль, что замести следы здесь проще простого — достаточно чиркнуть спичкой… Значит, было что-то внутри, что не позволило пустить в ход огонь. «Надо будет здесь убрать, — решил Клим, — хотя бы из противопожарных соображений».