Муравейник - [8]

– Не боишься?

– Пусть дзагхла боится...

Я и правда боялся. Страшно боялся, что меня приставят рабом к одной из ужасных женщин, и она будет шипеть, избивая меня плетью. Шрамы на лице охотника Хебсена никогда не казались такими жуткими.

А потом я увидел Акиву.

Первый раз мы встретились уже в пути. Повозку немилосердно трясло, мне было очень плохо, поскольку любой корабль, даже маленькая барка, в сравнении с бедуинскими фургонами словно плывет по воздуху. У повозки, где меня везли, не было даже элементарной триплет– подвески, деревянные колеса жестко крепились под ужасными листовыми рессорами, без амортизаторов и гасителей, даже без рулевой трапеции. Любой ухаб отзывался в кузове, от вони кружилась голова. Когда в фургон забралась девочка, я даже не сразу ее заметил...

Акиве, как и мне, было четырнадцать. В первый раз она показалась мне мальчиком, я ведь не знал, что у бедуинов длинные волосы носят только женщины. Стройная и гибкая, смуглокожая, сероглазая, Акива была очень красива.

Ее волосы достигали пояса и отливали сказочным мазутно– черным блеском. Длинные ресницы и огромные миндалевидные глаза, казалось, шептали – «я совершенство», точеное лицо говорило о древней крови, царапины на коленях и локтях – о живом характере. Одевалась она всегда по– разному, любила яркие цвета и украшения. Когда мы встретились впервые, на Акиве был сиреневый чопрах, сине– золотая сорочка и широкий пояс цвета меди. В сравнении с блеклыми халатами бедуинов, этот наряд казался взрывом красок, и подействовал на меня, словно удар коленвалом по голове. Пока я пытался придти в себя, Акива молча разглядывала новую игрушку.

– Тебе правда отрезали зебб? – спросила она наконец. Только услышав голос, я понял, что встретил женщину, и страшно перепугался. К счастью, какое– то внутреннее чувство удержало меня от открытой демонстрации страха, иначе – теперь– то я знаю – Акива никогда бы это не простила.

– Что такое зебб? – спросил я. Фыркнув, девочка протянула босую ногу и ткнула меня под живот.

– Там.

– А... а что в этом странного?

Она звонко рассмеялась:

– Бедненький. Отец говорил, всем дзагхлам отрезают.

Что– то во мне оскорбилось такому пренебрежению со стороны девчонки, и, не подумав, я брякнул:

– Я человек, а не дзагхла.

– Нет, дзагхла! – Акива спрыгнула на дно повозки и дернула за цепь, которой я был привязан к борту. – Вы, с кораблей, все дзагхлы.

– Мы люди!

– У людей ничего не отрезают, – сказала она весело.

Я отвернулся, но Акива потянула за цепь и заставила меня вылезти из угла. Фыркнув еще разок, она уселась на пол, скрестила ноги и принялась разглядывать мой пятнистый комбинезон.

– Как вы делаете вещи? – спросила девочка, насмотревшись. – Вы же никогда не останавливаетесь.

– Есть заводские баржи... – пробормотал я. – У центряков...

– Центряки? Кто это?

– Они едут на больших кораблях в центре Колонны.

Акива нахмурила лоб.

– А что, бывают маленькие корабли?

Тут я, не выдержав, рассмеялся, на миг забыв, где нахожусь. Много позже Акива призналась, что именно в этот миг решила, что я ей нравлюсь. Но тогда она рассердилась и пнула меня ногой. Потом, удивившись, пнула еще раз, но удары были совсем слабые, и я лишь молча отполз назад. Девочка изумленно моргнула.

– Тебе что, не больно? – спросила она недоверчиво.

Я покачал головой. Акива открыла рот, подумала, и внезапно рассмеялась.

– Ха, да у тебя там ничего нет! – гикнув, она схватила меня за волосы и вытащила обратно в центр повозки.

– Ты смешной, – заявила юная дикарка. – Отец сказал, ты мой раб. Будешь слушаться, я тебя бить не стану. Усек?

– Да, госпожа, – ответил я покорно. Девчонка фыркнула, точно как Синухет.

– Я Акива, дочь Аль– Карака, охотница Вселенной! А ты кто?

Я представился. Оказалось, Акива не знает, что такое «эскулап». Когда я объяснил, она долго смеялась, а потом сказала, что у дзагхл даже слова неправильные, если ученик табиба носит имя змеи. Позже я узнал, что бедуины называли своих эскулапов «табибами», а «эскулапом» у них звалась маленькая безобидная змейка с желтыми пятнышками на голове.

Первые сеги Акива жадно расспрашивала про нашу жизнь. Она знала о Колонне даже меньше, чем я о бедуинах. Сильнее всего Акиву поразило, что мы держим женщин отдельно, на особых кораблях, а почти всем мужчинам отрезают «зеббы».

– Почему? Почему– почему? – допытывалась она. Я и сам плохо знал, но как сумел – объяснил. Акива потом целый сег ходила притихшая.

– Значит, у вас к женщинам могут входить только лучшие мужчины, – сказала она наконец. Я кивнул.

– Они называются анхсиями, и их очень мало. Стать анхсием – большая честь.

– А кто же твой отец? – внезапно спросила Акива.

Я пожал плечами.

– Не знаю. У нас нет кланов, как у вас. Наверно, на ментепе вместе со мной учились несколько моих братьев, но я их не знаю.

– Какой ужас! – девочка отшатнулась.

– Почему? – я удивился. – Все правильно. Мы ведь не животные, чтобы постоянно спариваться. В каждом деле нужен порядок. Лучшие мужчины входят к женщинам, женщины рожают, из потомства отбирают лучших, а остальным способность деторождения только мешает работать...