Муравечество - [49]

— Что он сможет делать? — спрашиваю я.

— Возможно, танцевать. Шагать. Склонять голову в трауре. Умолять.

— А всё сразу не сможет?

— Это будет недешево.

— Деньги — не вопрос, — говорю я и звоню сестре.

Я встречаюсь с редактором Арвидом в его кабинете.

— Думаю, я все еще смогу написать текст, — говорю я.

— О фильме, который никто никогда не видел, — говорит он.

— Да. Но я смогу воссоздать его.

— Новеллизация?

— Ну нет. Это как-то оскорбительно. Я бы не стал это так называть.

— А я бы стал.

— Хорошо. Уверен, я мог бы написать новеллизацию, Арвид, настолько неизгладимым был фильм. Если вспомню.

— Буду с тобой откровенен, Б…

— Не надо.

— Я не верю, что этот фильм вообще существовал.

— Но он существовал. И это был самый важный фильм в истории кинематографа.

— Видишь, вот тут я и начинаю сомневаться в достоверности…

— Смотри. — Я достаю сохранившийся кадр.

— Это что?

— Единственный сохранившийся кадр.

Арвид берет его.

— Осторожно, — говорю я.

Он очень долго его изучает, затем:

— Я не понимаю, на что смотрю.

— На поворотный момент в фильме. Полагаю, это эпизод, когда осветительная решетка падает на Моллоя, проламывает ему череп, и он впадает в кому, которая меняет всю его жизнь. До сих пор не помню этот эпизод.

— Бессмыслица какая-то. И потом, в кадре нет ничего из того, что ты наговорил.

— Ну, кадр задымлен из-за сигареты подручного на осветительных лесах, чьими глазами (субъективной камерой) мы все и видим.

— Значит, я смотрю на сигаретный дым.

— Нет! В этом-то и смысл! Поразительно, но это вата. Эффект создан с помощью обыкновенной ваты. Той самой, которую можно купить в аптеке или в ватном магазине вниз по улице.

— Я к тому, что тут плохо видно.

— Так это же специально. То, чего ты не видишь, в кино так же важно, как и то, что ты видишь. Спроси любого.

— Не надо меня учить. Только хуже делаешь.

— Посмотри. — Я достаю из сумки урну с осликом.

— Игрушечная лошадка, прикрепленная к коробочке, — говорит он.

— Это кукольный осел. Из фильма. По-моему, он жил в доме великана, вместе с великаном. Кажется, там был великан. Возможно, я путаю его со «Шреком». В «Шреке» был великан?

— Где его хвост?

— Что? Это вообще тут при чем? Ты посмотри, какая мастерская работа. Сгорел хвост, ясно тебе?

— Милая кукла, но она не поможет получить то, о чем ты просишь.

— Тогда дай написать об «Очаровании».

— Это нечестно по отношению к Динсмору.

— Он пользуется моими наработками.

— Ты их сам им предложил.

— Тону.

— В любом случае…

— Если не могу получить обратно «Очарование», хотя я имею на это полное право, тогда дай написать текст об Инго. Новеллизацию, как ты сам говоришь! Фильм у меня в голове. — Я стучу по ней пальцем. — Значит, будет новеллизация!

— Не уверен, что у книги с пересказом несуществующего фильма найдется аудитория.

— Так будет не только пересказ. Но и критика. Объяснение. И он не несуществующий. Он уничтоженный.

— Кому это надо? Мы же не об утраченном фильме Хичкока говорим.

— Хичкок недостоин даже сосать у Инго член.

— А это что вообще значит?

— Не знаю. Я просто… расстроен. Да брось ты, Арвид, вспомни Гарвард? Соседи навек!

— Это-то здесь при чем?

— Ты мне должен!

— Я тебе должен?

— Я тебя столько раз выручал! Помнишь, как тебе было нужно, чтобы кто-то написал статью «Уо, швед-де в шоу» о шведских палиндромистах для выпуска «Скандинавский кинематограф», и ты не мог найти в городе никого, кто о них хотя бы слышал?

— Ты же сам спросил, подойдет ли такой текст для номера.

— А как можно выпустить «Скандинавский кинематограф» и не писать в нем о палиндромистах?

— Б., я не могу заплатить тебе за анализ фильма, который никто никогда не посмотрит.

— Не хочу идти с этим предложением к конкурентам, Арвид, но я готов.

— Хорошо, можешь идти. Я не обижусь.

— Клянусь, я пойду.

— Понимаю. С богом.

— А как же универ? Соседи? Помнишь, как мы клялись, что мы братья навек?

— О таком мы не клялись.

— Я клялся. А ты кивнул.

— Честно не помню, чтобы кивал.

— Я все записал.

Я лихорадочно ищу в сумке бумажку.

— Еще раз: это не доказательство.

— Когда книга выйдет и изменит наши представления о кино, ты пожалеешь.

— Я буду очень за тебя рад.

— Каким же мудаком надо быть, чтобы сказать такое.

Глава 18

К своим обязанностям преподавателя я возвращаюсь без особого энтузиазма (в мое отсутствие в колледже меня подменял патологически упорствующий в своих заблуждениях кинокритик Дэвид Мэннинг). Студенты всё так же характерно безразличны. Считается, что сдать зачет на курсе по кино в школе смотрителей зоопарков проще простого. Надо просто смотреть кино, так они думают. Я пытаюсь избавить их от этой иллюзии. Показываю фильмы с нулевой развлекательной ценностью. Показываю «Синекдоху, Нью-Йорк» по той лишь причине, что это безнадежная, мучительная, мутная тягомотина. Но, кроме того, я показываю им сложные и утомительные, однако важные фильмы. Нужно быть очень внимательным, чтобы понять, что происходит в фильме, который я показываю студентам сегодня, — шедевральном «Фиест/Забыть» Тоблега. На занятие явились шесть студентов из пятнадцати. Чтобы наказать прогульщиков, на следующем занятии я проведу контрольную работу. «Ф/3» сложно смотреть не только из-за натуралистичных и жестоких сцен с изображением каннибализма, включая детальное (и поучительное!) описание правильной разделки человечины и нескольких соблазнительных рецептов, но и потому, что Тоблег использует горизонтальное пространство на вертикальной плоскости. Фильм целиком снят из-под стеклянного пола. Эта расчетливая уловка, призванная фрустрировать зрителя, отталкивает менее авантюрных киноманов, но правда в том, что, если вы поддадитесь течению фильма (а вы должны!), возникнет странный вопрос, доселе неведомый вашему зрительскому опыту. И здесь встают вопросы об ограничениях, которые накладывают на нас традиционные точки зрения. Просмотр из-под подошв актеров — это бодрящий, взывающий к чувствам опыт. Тони Скотт из «Нью-Йорк Таймс» (с чего вдруг гордящаяся своей антиинтеллектуальностью «Таймс» вообще решила написать о фильме Тоблега?) озаглавил свою насмешливую рецензию на фильм «Игра из-под полы». Полагаю, Тони приятный парень и наверняка очень умный для халтурщика, но Тоблег заслуживает чего-то большего, чем просто колкости. Правда в том, что актерская игра, снятая из-под стеклянного пола (перед тем как приступить к съемкам, Тоблег месяцами обучал обувных актеров), выглядит ошеломляюще выразительной. При каждом просмотре фильм доводит меня до слез. И каждый раз я вижу что-то новое, такую актерскую игру, которой многие в подметки не годятся. Но, разумеется, мои студенты не способны оценить фильм, в аудитории одни Тони Скотты из зоопарка. И, по правде говоря, я остыл к подобного рода преподаванию. Для нового меня теперь только так: либо учить босоногих деревенских детей с юга, либо весь мир. Поэтому все свободное время я копаюсь в лавках старьевщиков, в корзинах на дворовых распродажах и в мусорных баках в поисках фильма нового Инго Катберта. Это не очень научный подход, но я ведь и не занимаюсь наукой. Никто ведь не ждал, что Джойс будет писать романы с применением статистического метода.