Муравечество - [226]

Шрифт
Интервал

Я падаю в яму. Там темно и, видимо, глубоко, потому что лечу я долго. Я знаю — или думаю, что знаю по прецедентам: это падение не закончится смертью или даже серьезной травмой; просто со мной такое бывает. У кого-то бывает экзема; я падаю в ямы. Это осознание помогает расслабиться в падении; говорят, пьяные и дети падают без переломов потому, что без способности предугадывания не напрягают тела. Я не пьяный и не младенец, но дошел до состояния, когда могу сказать, что я буддист, даже изучал Медитацию Прозрения у великого Джека Корнфелда, а Джек нам всегда говорил: «Вы должны жить в настоящем. Должны. А ну живите в настоящем, сволочи!» — и мы жили. Так что, падая, я продолжаю свою работу; мысленно проигрываю воспоминания о фильме в обратном порядке. Это, конечно, меняет все. Это Джек и называл «сдвигом парадигмы» в своей ныне прославленной лекции в Университете Наропы под названием «А ну, блядь, испытали сдвиг парадигмы, сволочи!». Теперь я вижу в обратном порядке свое падение; вижу, как возношусь из ямы — герой, даже супергерой, следствие ведет к причине, унижение ведет к покорению гравитации. Это настоящая суперсила. Я Обратный Человек. Таким я вижу весь фильм. Вижу Генриетту, Цай, Барассини, Грейс, всех — на пути к рождению, как один за другим стираются их шрамы. Вижу, как они отрождаются, разбиваются на сперматозоид и яйцеклетку, разнаследуют черты родителей, становятся свободны. Вижу и Транка: как он становится меньше, отпускает свои печали. Я вижу, как с каждой стертой печалью исчезает и ведущий к ней путь. Воображаю различные жизни, какие он мог прожить. И если я могу их вообразить, то где-то они должны быть истинными. Меня осеняет, что, вспоминая фильм, я вспоминаю и себя, ведь фильма без меня не существует. Ну, существует та версия от Б2 и еще та версия в прямоугольных коробках, но это не настоящие версии. Скорее, сбои, какая-то реконструкция, пародия, презрительная и гнусная. Теперь я понимаю, что воспоминание о фильме и есть фильм, что даже забытые частички и есть фильм. Память несовершенна. Неточный инструмент, но единственный, что у нас есть, чтобы поддерживать контакт с миром во времени. Без нее жизни, как мы ее знаем, не существует. Я падаю на дно.

Благодарности

Множество благодарностей Анне Кауфман, Бену Гринбергу, Клаудии Баллард, Дианне Стори, Денис Монахэн, Эмме Балей-Уилсон, Еве X. Д., Хелен Кауфман, Кену Ричману, Колонии МакДауэлла, Майрону Кауфману, Риве Лерер, Шэрон Джексон и Сьюзен Кауфман.


Рекомендуем почитать
Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.

Орлеан

«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.

Страсти Израиля

В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».

Записки женатого холостяка

В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.

Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.

Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.