Муравечество - [20]
— 4 ноября 2019 года. Я в Сент-Огастине, штат Флорида, вместе с Инго Катбертом, афроамериканским джентльменом. Когда вы родились, мистер Катберт?
— Я родился в 1900 году.
— Значит, вам 119 лет, — говорю я.
— Да, сэр.
— Мне казалось, вы говорили 1908-й?
— Тысяча девятисотый.
— Хорошо. Какие ваши самые ранние воспоминания?
— Из прошлого или из будущего? — спрашивает он.
— В каком смысле «из будущего»?
— Ну, память работает в обе стороны.
— В обе стороны?
— Да. Перепоминать будущее — это примерно то же самое, что перепоминать прошлое; чем сильнее ты удаляешься от него, тем оно туманнее. В любом направлении.
Вот тут я на перепутье. Готов ли я потакать его безумию или лучше направить его в сторону более разумной дискуссии? Надо сказать, что как исследователь фабулизма я, по крайней мере сейчас, заинтригован воспоминаниями Инго о будущем. И, конечно, мимо меня не прошло, что его манера речи снова изменилась. Помимо прочего, я изучал еще и манеры речи с Роджером К. Муром в Шеффилдском университете, пока писал монографию «Манеры речи, от ворчания до бурчания, от запинок до заминок, от нуканья до сюсюканья, от монотонности до возбужденности».
А, и еще «от шамканья до чавканья».
— Вы не могли бы привести пример того, что вы помните, но оно еще не произошло?
— В будущем все только и говорят о брейнио. Это для примера, если тебе так уж хочется знать.
— Брейнио?
— Ага.
— А можно поподробнее?
— Попо-что?
— Что такое брейнио?
— Брейнио повсюду, куда ни глянь. Брейнио. Брейнио.
— Да, но что это?
— Брейнио. Это как радио или телевизор, только у человека в мозгу.
— А, типа передачи транслируются прямо в голову?
— Все только и говорят о брейнио.
— В будущем.
— Ага.
— У вас в будущем тоже будет брейнио в голове? — спрашиваю я.
— Нет. Когда брейнио изобретут, я уже умру.
— А.
— Мне ж сто двадцать девять лет. Ты совсем уже ку-ку, на хрен?
— Да. Точно. Значит, вы помните то, что произойдет после вашей смерти?
— Не очень много и не очень хорошо. Это называется брейнио. Все ток и говорят, что о брейнио.
— Понятно. Что еще вы помните из будущего? — спрашиваю я.
— Машины будущего.
— Как они выглядят?
— Серебряные. Все ток и говорят об энтих самых серебряных машинах. Серебряные машины то, серебряные машины се.
— И что о них говорят?
— Я се купил машину будущего, такие дела. Слушь, она серебряная. Остальное малец расплывчато. Потому что это будущее.
— У этих машин будущего есть какие-то необычные характеристики?
— Они летают. Еще могут плавать, если захочешь.
Внезапно мне начинает казаться, что эта серия вопросов ни к чему не приведет, поэтому я сдаю назад.
— А почему бы нам теперь не поговорить немного о прошлом?
— А почему бы, собсно, и да.
— Хорошо, отлично. Вы до сих пор работаете, Инго?
— На пенсии.
— И где вы работали?
— Был уборщиком в школе для слепых, глухих и немых здесь, в Сент-Огастине.
— Когда вы начали там работать?
— Шесть утра. Кажный день. И в дождь, и в зной.
— Нет, я имел в виду год.
— Ох. Господи. Кажись, тысяча девятьсот двадцатый. Или навроде того.
— И вы работали там всю жизнь?
— До 1995-го.
— Это семьдесят пять лет.
— Я не считал.
— Я посчитал, — говорю я.
— Как скажешь.
— Серьезно.
— Поверю тебе на слово.
— Точно семьдесят пять.
— Ладно.
— Хотите, посчитаю на калькуляторе?
— Я забыл глазели на лестнице, когда упал.
— Вам нравилась работа?
— А то. Добрые люди. Хорошо ко мне относились.
— Хорошо. Это хорошо.
— Мне по душе быть со слепыми и глухими.
— Почему?
— Сложно объяснить.
— Может, попытаетесь?
— Мне по душе глухие и слепые, потому что они не пользуются глазами и ушами, чтоб судить других.
— Понимаю.
— Хотя, должен сказать, слепые судят тебя по голосу, а глухие — по виду. Слепоглухие в этом плане лучше всех, но половинчатые все равно лучше тех, кто может видеть и слышать. Лучше полноценных. С этими мне совсем неловко.
— Значит, вы застенчивый?
— Что это значит? За какими стенами?
— Вы боитесь, что люди будут вас судить?
— Не люблю, когда судят. Только Бог судья.
— А кто любит?
— Кто любит что?
— Я просто соглашаюсь с вами насчет того, что неприятно, когда тебя судят.
— Вижу.
— Вы когда-нибудь были женаты? У вас есть дети?
— Нет. Я занятой был. И в любом случае девки никогда на меня особо не зарились. Я их не виню. Не понять, почему одни люди нравятся другим. Одни говорят, это химикаты, что люди ведутся на запахи из-за химикатов. Но я не знаю. Сам никаких химикатов никогда не чуял, но, бывало, девки мне нравились. Так что не знаю.
— Вы пробовали пригласить кого-нибудь на свидание?
— Нет. Я знал, что они не хотели. Их взгляд говорил: пожалуйста, не приглашай. Это те, которые не слепые. Слепые говорят ушами. И когда я видел такой взгляд или уши, просто проходил мимо. Но это не значит, что они мне не нравились. Это было тайной. И про себя я о них думаю. Придумываю о них истории.
— Вы пишете рассказы?
— Не совсем.
— В каком смысле «не совсем»?
— Ну, истории я придумываю, но только для себя. Они составляют мне компанию. Мне бывает одиноко. Часто. У меня есть телевизор и ТВ-программа, но иногда я придумываю истории для себя одного. Жаль, что брейнио еще не изобрели. Когда изобретут, я уж помру. Знаешь, как работает брейнио?
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.